У меня в свое время баб этих было – что гвоздей на стройке, каждую по самую шляпку вбивал. Баба, Андрюша, ценит не ум, не верность, даже не силу мужичью, а деньги да кураж, остальное – сказки для сопливых дураков. Уж я-то знаю, насладился этим бабьем по самую маковку, – указательным пальцем постучал себя по макушке, – из ушей стали течь мои сладенькие.
К столу подошел официант:
– Что-нибудь желаете еще?
– Повтори-ка нам, Ваня, два коньячку по пятьдесят, – не спрашивая приятеля, заказал Ростислав Игоревич. – Мы же русские люди, – подмигнул он Андрею, – нам под задушевную беседу не сладкое подавай, а крепкое, верно?
– Наверно, – улыбнулся Лебедев.
– Что-то меня сегодня понесло, разоткровенничался я с тобой. Не надоел?
– Нет.
Официант принес коньяк, как будто не ходил за ним, а летал.
– Задурил я, Андрюха. Не спал по ночам, жрал как на откорм, правда, не толстел, видно, с этой нервотрепкой не впрок шло, всякое дерьмо стал себе позволять. В общем, начал стремительно худшеть, как покойная мать говорила. Жена тайком позвонила корешу моему, попросила под любым предлогом приехать, пока я не загрыз нашу Феню и ее хозяйку в придачу. Кстати, Фенька должна вот-вот ощениться, не хочешь щенка? Голубых кровей будет, предки – сплошные чемпионы.
– Спасибо, нет.
– Ну, как знаешь. Короче, раздавили мы с приятелем бутылку, и дружок раскололся, оказывается, он и сам побывал в моей шкуре. Когда все остохренело: и бабло, и бабы – все. Это теперь у него, как в молодости, глаз горит, руки чешутся – не мужик, огурец! А раньше корчился, что тебе червяк на крючке. Когда слишком все хорошо, это, брат, плохо, – усмехнулся Ветрянов. – В общем, кореш поделился со мной, как можно обновиться. – Он прищурился и вдруг стал удивительно похож на сытого добродушного пса, подставлявшего брюхо для ласки, сходство портили лишь очки в золотой оправе да бокал с золотистым напитком в загорелой руке. – Обновился… – мечтательно проурчал особаченный нефтяник и с наслаждением глотнул коньяк. – Какая женщина, Андрюха, – богиня! Не могу забыть.
– Так хороша?
– Немыслимо!
– В койке?
– Все бы вам, молодым, опошлить. Говорю же тебе: это как первая любовь!
– Может, опишешь свою богиню?
И Ветрянов описал. Он оказался докой не только по нефтяной части, такой точный словесный портрет дал бы далеко не каждый. Андрей узнал ветряновскую «богиню» сразу, после первого же дифирамба родинке на правой щеке рыжей смуглянки. Вот только раньше не замечалось, что клубный приятель страдал дальтонизмом.
…Домой он гнал как сумасшедший, благо пробок на дорогах поздним вечером нет. В кабинете первым делом кинулся к письменному столу, где-то там, в одном из ящиков завалялся старый еженедельник с давно забытой записью. Лихорадочно пролистал страницы, вцепился мертвой хваткой в одну, бросился с ней к компьютеру, вошел в Интернет, набрал бесконечные цифры, внес одним словом назначение смехотворного платежа, щелкнул «отправить», получил