ничего нет. Господи, Боже мой, так ужасно…
Я чувствовал, что теперь уже и меня понесло. Вдруг нахлынула такая тоска: потеря друга, неустроенность и неудовлетворенность во всем, болезнь, которой, вроде, и нет, – все разом свалилось на меня. Да еще рядом Светлана. Думал: останься я с ней, тогда, двадцать лет назад, какой была бы моя жизнь сейчас? Работал бы в областной газете, наверное, был бы с ней, растили детей. Неужели она любила меня? Полно, пустое. Я всегда боялся ее большевистской прямолинейности, потери свободы и самостоятельности. Все в прошлом…
– Скажи, ты счастлив? – спросила вдруг Светлана.
– Да. Наверное. Детьми, особенно сыном…
– Я знаю, ты всегда любил детей. Помнишь, как мы работали вожатыми в пионерском лагере? Фильм еще о нас снимали. Юля, их редактор, очень хорошо поняла тебя. Она ругалась с режиссером почти за каждый эпизод. Говорила, что ты не такой, каким та представляла тебя. Они не ссорились при тебе. А при нас не стеснялись в выражениях. Ты, кстати, видел тот фильм? Нет? Да, он долго не появлялся на экране. Прошел почти зимой, незаметно. Но я почувствовала тогда: дети – это твое дело. И редакторша почувствовала тоже. Она выбросила все надуманные сцены. Тебя почти не видно в кадрах, но ты был в каждом ребенке. Они говорили твоими словами, повторяли твои жесты, искали всюду тебя глазами. Это был хороший фильм. Я так и сказала потом Юле. Но, правда, уже через много лет. Когда она случайно зашла ко мне в гости. А она помнила тебя все эти годы. Ты дал ей что-то светлое, настоящее. Так она говорила.
– Не знаю. Да и не помню никакую Юлю. Они здорово мешали жить, работать с нашими беспризорниками.
Долго молчали. Каждый вспоминал наш подростковый лагерь, где мы, студенты, воспитывали около двухсот трудных мальчишек. Мы не могли объявить даже родительского дня – отцы и матери к детям не приезжали. Тогда мы бегали за четыре километра на станцию, покупали гостинцы, расфасовывали их по пакетам и тащили все это в лагерь. А на вечерней линейке вручали мальчишкам эти пакеты. Говорили, беря грех на душу, что гостинцы им прислали родители…
– Как мне хорошо с тобой, родной… Ты ближе всех, – тихо сказала Светлана. – Будто и не расставались. Словно мы прожили с тобой все эти долгие годы…
– А кто был твой муж?
– Не надо об этом. Все обошлось, улеглось…
– И все-таки. Мне хочется знать, кого ты выбрала?
– Военного. Он – красавец мужчина, до сих пор очень любит меня. Но я чувствовала, что лечу в пропасть, в пустоту, что задыхаюсь. Ты знаешь, как плохо, когда не хватает воздуха? Постоянно. Всегда. Мы совершенно не понимали друг друга. Это был робот: все-то ему ясно, предельно понятно, черное – это черное, а не серое или графитное. Ты понимаешь меня? Не хочешь понимать. Я так и думала…
Претензии, одни наслаиваются на другие, думал я. А если бы я оказался на месте этого «робота». Ну, вдруг, почему бы нет? Да со своими комплексами, неудачами. Нет, не хотел бы я такого безапелляционного судью при себе иметь.
– Последняя