нарушить равновесие зависимости большинства от меньшиства. Иначе крах всего! Можно убить одного – можно убить и всех – рабов-то намного больше. А вот когда жизнь господина равна тысячам жизней… охо-хо-хо! Такой размен рабам не выгоден.
Однако, когда пригнали всех прочих женщин, он, маленький чиновник, только взглянув на воющую на разные голоса компанию и небрежно махнув рукой, тихо сказал:
– Все свободны.
Когда же чиновник спускался по лестнице со второго этажа, закусив палец и задумавшись, его окликнули:
– Господин… э-э-э, господин…
– Старший писец. – подсказал чиновник, не оборачиваясь.
– Господин старший писец, вы …вы, так добры к нам. Мы все обязаны вам жизнью.
Чиновник обернулся – у лестницы стоял карлик с печальными глазами.
– Пустое, братец, тем более, что пока еще и не обязаны. Ты за этим меня окликнул?
– Нет, конечно. То есть, да, и за этим тоже! Вы, наша жизнь… она была у вас в руках… Вам и вправду надо знать, что там, в спальне происходило? Не вашему господину, а именно вам?
– О, да! Именно мне.
– А… не принесет ли это нам вреда?
– Нет, мой дружочек, всем кто невиновен вреда не будет. Иначе…, сам понимаешь… дыба, плетка, кол по ребра. Так что? Ты можешь мне ничего не говорить. Потому что если было преступление, то я обязан довести расследование до конца, иначе, зачем нам нужно государство? Но если вы виновны, то можете не говорить против себя, пока я не добуду доказательств.
– Я скажу. Я… ну, в общем, я…
– Ты что-то видел? – мягко спросил старший писец.
– О, нет, мой добрый и справедливый господин!
– Так, ты что-то слышал, мой дружочек?
– Я слышал.
– Что же? Крики, стоны?
– Совсем и нет.
– А что?
– Песню.
– Песню? – улыбнулся чиновник.
– Да, песню.
– И кто же пел эту песню?
– Богиня. – карлик опустил глаза. – Ее пела сама богиня.
– Прямо-таки богиня? Какая же из них, ведь богинь немало и даже просто много. И многие из них поют – Асет, Маат, Хатхор, Нейт, не приведи, конечно, бог Хнум. Какая, из них, богинь, тебе песню спела?
– Смеетесь? А вы не смейтесь, мой господин. Это было вовсе не смешно. – карлик поднял глаза, и старший писец с удивлением увидел в них слезы. – Ее голос. – у маленького человечка прервалось дыхание, и он даже закусил губы. – Поверьте мне, это был удивительно дивный голос, такого быть не может у смертной и это хорошо, потому, что такое нельзя слушать смертному обычному. Я услыхал его во сне, понимаете, господин мой, я спал в эти мгновенья, и проснулся потому, что стал куда-то падать, а проснувшись, не смог пошевелиться и только слушал и слезы текли из моих глаз, а когда пение закончилось, я разрыдался и более уже не спал. Зачем я проснулся, зачем же я его услышал!
– И более ты ничего не слышал?
– Нет,