лендлизу. У кого я его пробовал, не помню, но его вкус, как и вкус хлеба и борща своих бабушек, ощущаю настолько явственно, словно ел час назад.
Воспоминания о каких-либо событиях и действиях, конечно, могут быть более сомнительными. Мне самому иной раз они кажутся как бы вторичными, то есть кем-то когда-то рассказанными, запомнившимися уже в более позднем возрасте, и таких случаев большинство. При этом существуют на сто процентов мои собственные воспоминания, потому что они зафиксировали не только и даже не столько само событие, сколько мое состояние при этом. А это вряд ли может передаться из рассказов.
Хронологически первое памятное событие относится к сентябрю 1941 года, точнее, к первой бомбежке Москвы. Мне тогда было чуть более двух лет, но отчетливо вижу себя, стоящего в кроватке с веревочной сеткой, черную тарелку радио над своей головой, издающую непонятные мне призывы, маму, судорожно хватающую какие-то вещи и меня. Затем стол во дворе нашего дома, на котором мама меня одевала, и дальше бомбоубежище в полуподвале дома, где было много-много людей и очень мало места. При всем этом какое-то жуткое ощущение тревоги, исходившее, по всей видимости, от мамы. Конечно, детали комнаты и двора столь четко запечатлелись, наверное, в связи с тем, что там было прожито еще почти двадцать лет, но меня никогда не покидала уверенность, что помню все это я именно с того дня. Последующие бомбежки уже не вызывали такой паники, и мама, наверное, так не пугалась, поэтому другие случаи в памяти настолько четко не сохранились.
Моя мама. 1936 год
Второе, не менее яркое мое воспоминание относится к четырехлетнему возрасту и связано тоже с неординарным событием в жизни нашей семьи – с кражей. Очень хорошо помню, что папы в Москве не было, а мы с мамой ходили в цирк. Само по себе такое событие в жизни ребенка военного времени должно было запомниться надолго, тем более что выступал знаменитый клоун Карандаш, были звери, лошади и еще много-много интересного. Но то, что мы обнаружили по возвращении домой, заслонило все виденное в цирке. И в этом случае я склонен отнести произведенный эффект не к тому, что увидел, а к тому, как отреагировала на произошедшее мама. Картина, представшая перед нами, была мне мало понятна. Дверь в нашу комнату открыта, внутри беспорядок, чего не было, когда мы уходили. Причем дверь в квартиру оставалась запертой на все замки, и соседи, которые не были в эвакуации или на фронте, в полном составе находились дома. Ну, а дальше последовали вызов милиции, описание украденного имущества, а это практически все, что можно было унести, обсуждение события с соседями, а главное, жуткая атмосфера всеобщего недоверия и отчужденности. До этого случая наша пятикомнатная коммунальная квартира жила, если не как единая семья, то, по крайней мере, очень дружно.
Жуликов, конечно, не нашли, да, думаю, не очень-то искали. Дело это было для военной Москвы обычное, и мало кого интересовало, что моим родителям нужно снова собирать по крохам все необходимое для жизни.