с командами не ходят, я притащу его сюда!
Нового папу Валерка знал с прошлого лета, и нравился он ему очень. Сильный, красивый, Толик играл в футбол и в хоккей, в посёлке его любили, дарили цветы и конфеты. Однажды пришёл домой поздно, в светлом костюме, и, широко разведя руки, запел песню про Костю в шаланде. Мать молчала, молчала, встала, сняла с плиты кастрюлю с борщом и одела ему на голову.
Валерка без удержу хохотал: капуста, картошка, морковь, как живые, сползали по костюму. Толик снял кастрюлю, швырнул к балкону, ударил кулаком по печке, та развалилась, потом по бабушке. Мать схватила Валерку за руку и бросилась на улицу. Ночевали у тёти Клавы на полу. Из-под кровати пахло кислым, как в уборной, он просыпался, засыпал, и так всю ночь. Но не говорил ни слова, мать могла рассердиться, накричать, а то и ударить. Утром пришли домой. Толик стоял на коленях перед кроватью с бабушкой и плакал, та постанывала.
Валерка размышлял, какие «сучки», какая команда, и что мама наденет Толику на голову в этот раз.
– Я ушла, – сказала мать и хлопнула дверью.
Валерка и бабушка повздыхали, помолчали и сели за стол. Поел макароны, насыпав сахару для вкуса и залив молоком. Бабушка только морщилась. Убрали со стола и сели читать.
«По дороге столбовой едет парень молодой,
Ямщичок обратный…»
Дорога длинная. По краям столбы, фонари светят. Едет домой милый Ямчик, поёт, а снег падает и падает. Так мечтал Валерка и, поплёвывая на сапожную щётку, любовно очищал от пыли горящую лампочку на столе.
Поплёвывал и чистил, поплёвывал и чистил. И та взорвалась. Валерка пригнулся. Бабушка страшно закричала. И наступила ночь.
– Что ж ты, враг, делаешь?
– А что она, дура…
– Кто она?
– Её просили?
– Кого?
– Лампочку!
Оба, перебивая друг друга, о чём-то спорили. Наконец, бабушка успокоилась.
– Она, она, у тебя всегда она, ох, мать придёт…
Нашла и ввернула новую лампочку. Осколки собрали, высыпали в ведро, накрыли бумагой, чтобы мать не увидела. Он присмирел, разделся, лёг в постель. Бабушка села возле, долго гладила по голове, что-то напевая, поцеловала и сказала: «Ах ты, горюшко моё, горюшко…»
И он задумался. Завтра или послезавтра, ну, по крайней мере, через пять дней произойдёт встреча с теми, кто живёт за забором на краю озера, и разговорятся они по дороге. И будет так здорово, что ни Вовка, ни Бульба, ни бабушка не поверят. И у него появится своя тайна.
А ночь подходила всё ближе и ближе, и он вновь стал её частью и заснул.
… Прикрыл глаза ладошкой от яркого солнца. У них, оказывается, день, а у нас-то ночь. В заборе дверь, он вошёл. Город-то какой большой, по улицам ходили люди, маленькие, чистые и красивые. Совсем не такие, что в траве живут. У всех крылышки за спиной, как у стрекоз, голубые, прозрачные. Подошли к нему, за руки взяли, пощекотали. Он с удовольствием рассмеялся. И, конечно же, это должно произойти! Сверху спустился, счастливо улыбаясь, мальчик сегодняшний, из-под плит спасённый. Все поднялись, радуясь, в воздух и полетели, и показывали чудеса