Дмитрия поднатаскал в закупочных делах. Еще годка два-три помотается с ним – и готовый приказчик. Умеет и счет вести, и за товаром следить. В Томске много металлу заказали: и свинец, и топоры, и котлы с медью для тунгусов. Все идет у Петра как у заправского купца. Только никак не решается с Катюшей.
Встал, закурил, посмотрел в окошко: метели нет. Значит, завтра будет как задумано. Окурок загасил в пепельнице. Кашлянул и нырнул под одеяло. Все передумано. Теперь спать.
Утром Авдотья осторожно, боясь напугать спящего, постучала:
– Откройте! Пора умываться и завтракать.
Петр Михайлович сонно глянул в окно. У станции стояла кибитка, запряженная тройкой. Возле экипажа крутился тот же извозчик, с которым Сотников доехал сюда. Он подогнал упряжь, смазал колеса дегтем и все косился на окно второго этажа. Петр Михайлович заторопился. Вошла Авдотья.
– Экипаж подан, но раньше восьми не уйдет.
Петр заглянул в висящее на стене в деревянной инкрустированной раме зеркало. Лицо посветлело, усталость из глаз убежала, будто и не было вчера пятидесятиверстной дороги. Он быстро умылся и, пока Дотя подавала, снес вниз чемодан и отдал извозчику.
– Через полчаса выезжаем! Пью чай – и в дорогу!
– Экипаж готов! – озвался извозчик.
Авдотья внесла на подносе пухлую жареную курицу с картошкой. Кругляк белого хлеба, чашку чая, кусок рафинаду и щипцы для сахара. Запах курятины нагонял аппетит.
– Ух ты, как заказал! – подивился Петр Михайлович. – Где ж вы это взяли?
– Домой ходила. У мамы выпросила курицу. Для вас. А готовила здесь. Ночью.
– Да я уж и не знаю, как благодарить. Такой доброты давно не встречал. Спасибо, Дотя! Сколько я должен?
– Два с полтиной ассигнациями, а за номер я выпишу квитанцию.
Петр разрезал курицу пополам: часть завернул в бумагу, а вторую стал с аппетитом уплетать. То ли с голоду, то ли по курятине соскучился. Белое мясо оказалось вкусным, в меру посоленным, в меру поджаренным. Хлеб теплый, словно только вынули из формы. Даже на морозе не остыл. Авдотья сидела в коридоре и ждала, когда постоялец поест. Петр Михайлович вытер полотенцем губы, руки и вышел к девушке. Рассчитался ассигнациями. Потом, как бы между прочим, достал маленький кулончик из бисера на тонкой кожаной нитке и надел ей на шею.
– От меня. На память. Тунгусское украшение, – пояснил Петр Михайлович.
Авдотья покраснела, поднесла кулончик к глазам, не могла скрыть восхищения подарком. А Петр, по-мужицки нагло, окинул взглядом стан, пристально посмотрел в карие глаза. Она опустила кулончик.
– Красивая вы и добрая. И глаза у вас честные.
Она никак не среагировала и спокойно спросила:
– Петр Михайлович! Вы этим трактом возвращаетесь?
– Да! Просто другого близко нет.
– Соберетесь назад – дайте депешу! Встречу, накормлю. А согреть? Шуба согреет. Вы морозостойкий.
– Обязательно сообщу. А фамилия-то как?
– Иволгина. И-вол-ги-на.
Он