Фёдор Богданович.
Вечером огорчённый Шмидт вернулся домой. Дёрнул колокольчик. Прислуга открыла дверь.
– Что случилось, Фёдор Богданович?
– Не любопытничай, Анисья! Всё в порядке!
– А почему вы так нервно дёргали в колокольчик? – допытывалась экономка.
– Это я с досады! Немного нарушились мои планы на завтра. Ты лучше скажи, чем занимается гостья? Не заскучала?
– Ждёт вас с нетерпением! Ждёт новостей по её делу! Мойте руки и садитесь с Марией Николаевной за стол! Ваша жена прислала письмо из Кисловодска, возьмите! – протянула она конверт.
– Спасибо, Анисья! А я уже соскучился по ней, хоть бери отпуск да поезжай на воды! Читать буду после ужина, а сейчас зови сюда северянку.
Сели ужинать. Марии Николаевне не терпелось знать, когда встреча с министром. А Фёдор Богданович решил дать ответ после ужина, чтобы не расстраивать ей аппетит. Но гостья – женщина, тонко чувствующая, спросила:
– Фёдор Богданович, у вас исчезла уверенность, которой вы вчера щеголяли передо мной?
Академик перестал жевать, задумался:
– Вы правы, Мария Николаевна! Я сегодня потерял уверенность. Завтра у вас встреча состоится. Но с товарищем министра[11]. Сам министр уезжает на две недели в Ревель. Этим я и огорчён, принёс вам неприятную весть.
– Да полно, Фёдор Богданович, я рада завтрашней встрече! Пусть даже товарищ министра. С глазу на глаз выясню ситуацию. Есть ли хоть маленькая возможность уменьшить срок ссылки на пять лет. Если он скажет, что есть, я пойду на аудиенцию к государю. Разобьюсь, но добьюсь приёма с царём Александром.
Ночью она плохо спала. Ей мерещилось, что ехала в министерство внутренних дел на извозчике и случилась уличная авария. У её тарантаса сломалась ось. Она металась от одного к другому извозчику. Но никто не брал. Все куда-то спешили, зло взмахивали кнутами и пускали лошадей вскачь. Одна-одиношенька осталась она среди пустынной улицы и поняла, что уже опоздала. Проснулась в холодном поту, выглянула в окошко. За окном ночь. «Значит, это не явь, а сон», – обрадовалась женщина и снова легла в постель. Ворочалась с боку на бок, ложилась на спину, вставала, зажигала керосиновую лампу и снова лежала, глядя в лепной потолок. «Неужели я ничего не выхожу для любимого и его друга?» – терзал её вопрос. И она не находило ответа. Боялась и собственной неуверенности, и самоуверенности. Итог зависел от обстоятельств и от людей, которые руководствовались не чувствами, а законами. Тем более, для них политические преступники – погубители России. А чиновники министерства сильно любили Россию и не любили Польшу.
На удивление Марии Николаевны товарищ министра отнёсся к ней весьма благосклонно. А может, ей показалось. Но он при ней надевал на переносицу несколько раз пенсне, чтобы прочитать важные, на его взгляд, строки из прошений.
– Мария Николаевна, есть маленький шанс добиться досрочного освобождения ваших друзей из ссылки. Но это