Сквозь полог листвы пробивались солнечные лучи, световыми стрелами вонзающиеся в примятую траву. Я до сих пор не понимаю, зачем они напали. В стаи волки сбиваются осенью, а от человеческих троп держатся подальше. К тому же нас было четверо. Не по зубам добыча, если разобраться.
Но они напали.
Сперва мы услышали вой. А потом – шорохи в кустах. Промельки серых тел. Отец дернул поводья, останавливая лошадь. И схватился за короткий меч, доставшийся ему от деда, служившего некогда князю Дремиру. Кейстут сжал рукоять топора. А наш спутник неторопливо расстегнул завязки на дерюге. Моему взору предстал целый арсенал клинков. Тело Наставника покрывали кожаные накладки, перекрещенные ремни с чехлами… А в тех чехлах – ножи. Помню, у меня отвисла челюсть.
В следующий миг заросли ожили.
Вячеслав двигался с невероятной скоростью. Я не мог себе вообразить, что человек способен на такое. Его руки отправляли в смертельный полет клинки и возвращали их обратно. Хруст, визг и ругань отца слились воедино, сплелись в полотнище схватки. Ножи Вячеслава, казалось, жили собственной жизнью. Разили направо и налево, возвращались к нему в ладони, вновь спешили по неизведанным траекториям… Помню, одного зверя зарубил отец. Кровь брызнула мне на лицо и одежду. Реальность разделилась на вспышки-образы. Оскаленная пасть. Я инстинктивно черчу перед собой руну – ту, что так невзлюбили муравьи. Волк врезается в невидимый барьер и сползает на тропу. Вскакивает. И катится с ножом в боку, загнанным по самую рукоять. Вспышка. Клинок возвращается, щедро разбрасывая кровь…
Это было невероятно.
Я впервые увидел мастера ножей за работой. Он положил в одиночку целую стаю. Ну, кроме того самца, зарубленного отцом. Кейстут размахивал топором, стоя на телеге, и что-то орал при этом.
– Умолкни, – сказал отец.
Повисла тишина, нарушаемая лишь поскуливанием издыхающего вожака – матерого волчары, серого с белой опушкой. Вячеслав шагнул к нему и перерезал глотку. Присел. Вытер клинки о шерсть. Убрал в чехлы. Поднимаясь, он уже застегивал дерюгу.
Кейстут все еще судорожно сжимал топор.
– Садись, – ласково промолвил Вячеслав. – Их больше нет.
Вспышка.
Я понял, что карие глаза мастера ножей впились в меня.
– Ты сотворил руну щита, – сказал Вячеслав. – Кто тебя этому научил?
Я пожал плечами:
– Никто.
Вячеслав повернулся к отцу:
– Есть разговор. Долгий.
Отец не ответил.
….Мы насчитали около дюжины павших тварей. Отец с Кейстутом отрезали им головы, отвезли в город и получили хорошую награду от князя. Продав мед и воск, двинулись в обратный путь. И вновь с нами был Вячеслав. Допоздна они о чем-то спорили с отцом. Пили мед. Мать в беседу не вступала.
У меня было предчувствие, что решается моя судьба.
Утром дверь в комнату, где я спал, отворилась. На пороге стоял хмурый, невыспавшийся отец. От него несло медовухой.
– Собирайся, – сказал отец. – Ты едешь в Трордор.
Так Вячеслав сделался моим Наставником. И прервал нить скитаний.