упоминал. Когда я пытаюсь заговорить с ним и спрашиваю, каков его отец, он отвечает, что такой же, как и все остальные. Я что-то сильно в этом сомневаюсь, но молчу.
– Что-что ты делаешь? – шипит Ниндзя-Грейс. Она ждет меня у школьных ворот, стоя под ручку со Стэном. – У вас там парад уродов проводят, что ли?
Я засовываю руки в карманы и объясняю:
– Ага, что-то вроде. Всякий никому не нужный хлам.
– Вроде тебя, – язвит сестра и добавляет: – Можешь взять пару моих колготок, на них все равно затяжки. Отдам за девяносто девять центов. Я-то купила их в магазине «Все за доллар».
Стэн смеется над ее шуткой, потирая клочки поросли над верхней губой. По крайней мере одна крошка от диетического печенья падает на землю.
– Если тебя это повеселило, то сейчас ты просто пузико надорвешь: я собираюсь сделать костюм папы, – парирую я.
Наступает мертвая тишина. Я, кажется, даже слышу, как чирикают птицы. Планета перестает вращаться, реки отхлынули от берегов, рыбы бьют хвостами на отмели. Солнце исчезает, и вот я один стою, и меня засасывает пучина.
– Ты не сделаешь папу своим героем! – пронзительно вопит Грейс.
Словесный ниндзя нацелил удар прямо мне в сердце!
Стэн выглядит смущенным – впрочем, он так выглядит почти всегда – и облизывает усы в поисках печенья. Ему надо успеть домой к любимой викторине, и он сворачивает у перекрестка налево. Когда парень уходит, Грейс тут же сообщает мне, что я свихнулся.
– А я так не думаю, – отвечаю я, шаркая ногой по асфальту.
– Вот видишь. Ты настолько свихнулся, что даже не понимаешь, что свихнулся. – Грейс топчется рядом со мной. – Папа не может стать твоим героем только потому, что ты увидел его по телику.
– Ну да, но…
Грейс останавливается и пристально смотрит на меня:
– Не нокай, ты же не конь.
– Но что плохого в том, чтобы у меня был папа?
– Ничего, конечно. Но это ничего не изменит. Не думай, что он захочет видеться с тобой.
Словесный ниндзя понесся по улице, громко вопя о том, что я псих. Я волочусь следом и думаю, что рыбак рыбака видит издалека.
Я поворачиваю ключ в замке и вхожу в прихожую. И тут же слышу, как Грейс зовет меня сверху, но не из своей комнаты, а из моей. Когда я сообщаю ей, что она ошиблась дверью, на губах сестры появляется дьявольская улыбка. Она поднимает узенькую полоску бумаги и раскачивает ею перед моим носом, как маятником от часов:
– Я знала, что дело здесь нечисто, и я была права.
Какое-то время я слежу глазами за колебаниями бумажки. Потом пытаюсь выхватить ее у сестры и кричу:
– Я расскажу маме, что ты шарила в моей комнате.
– Нет, не расскажешь. Чтобы ты знал, я пришла сюда посмотреть, как там твоя псина: его недавно стошнило пиратом, которого ты оставил на ковре. Мне это было очень надо – возиться с ним?
– Нет, – отвечаю я. – Но ты все равно рылась в моих вещах. Мама этому не обрадуется.
– Да иди ты!