все пылало. Под ногами хрустел пепел, в воздухе стоял запах гари. Закашлялась – тяжело стало дышать. На развалинах домов сидели драконы, зорко следя, чтобы никто не ушел от карающего меча Арарга. То здесь, то там валялись тела. При виде них к горлу подступал рвотный спазм. Мужчины, женщины, изредка дети. Обгоревшие, прошитые пулями, изрубленные холодным оружием. Они сопротивлялись и встретили смерть на улицах родного города, посреди почерневшего снега.
В бывших классах организовали сборный пункт пленных. Приглядевшись, удивилась: здесь были только женщины и дети. Очень много молоденьких девушек. Связаны оказались далеко не все, некоторые, сжавшись в комочек, тихо скулили в сторонке. Никого старше сорока, в основном мои погодки. Дети – подростки, почти одни мальчики. Ни одной девочки моложе пятнадцати не заметила, что наводило на определенные мысли. Они брали тех, кто вступил в детородный возраст или у кого он наступит максимум через год. Нас, несчастных от пятнадцати до двадцати, держали отдельно под усиленной охраной – как особо ценный товар.
С улицы доносился невнятный гул, слышался задорный посвист Наездников, крики, обрывавшиеся на высокой ноте, ругательства, шипение и треск, но выглянуть наружу и посмотреть, что там творится, мы не могли.
Прибывали все новые и новые партии пленных. Их сортировали и разводили по бывшим классам.
Меня развязали, но обрадовалась я рано: ноги стянули кожаным шнуром, будто лошади. Гневно сверкнула глазами, но промолчала. Уставилась в пол и просидела так до вечера. Думала о матери, об отце. Собственная судьба меньше всего волновала.
Когда окончательно стемнело, нас покормили и велели ложиться спать. Разбудили на рассвете, построили в шеренги и начали заносить в списки. На каждого заполнялся опросный лист с указанием имени, происхождения, пола, возраста, перенесенных болезней, внешности и особых примет. Потом присваивался номер, соответствующий номеру листа. Он выводился смесью угля и хны на лопатках, так, чтобы не смыло дождем и пленницы не могли сами стереть. Разумеется, мы пытались избавиться от ненавистных меток, но араргцы бдительно пресекали взаимопомощь.
После унизительной процедуры нам выдали теплую одежду. Одного взгляда на нее хватило, чтобы понять: некогда эти вещи носили покойные тулонцы. Я категорически отказалась надевать куцый полушубок с чужого плеча. В очередной раз спасибо богам, не плюнула, хотя очень хотелось. И перехотелось, когда при мне в кровь разбили лицо мальчишке. За что? Посмел дерзить, дал волю кулакам. Солдат молча отвесил ему тумака, подхватил за шиворот и уволок прочь.
– Ну, желающие еще есть? – Дежурный капрал обвел притихших пленников презрительным взглядом. – Хыров хватает, от части можем прямо здесь избавиться. Запомните, – повысил голос и для убедительности хлестнул плетью по воздуху, – отныне покорность – ваше единственное право.
Шубу таки надела. Она оказалась старой, но теплой. Значит, нас везут на север. Куда, и так понятно.
Уткнувшись в рукав, вспомнила дом, лицо матери, отца. Всхлип