из теории народного суверенитета и разделения властей, усматривающей в монархе надежный ограниченный властью орган народа, который юридически является первичным субъектом государственной власти.
После принятия Основных законов представление о монархе, который сосредоточивает в своем лице все права государственной власти, перестало иметь реальное содержание и стало фикцией, не соответствующей правовой действительности, поскольку значительная и важная часть государственных функций была изъята из сферы свободного усмотрения монарха. Монарх окончательно превратился в орган государства, представляющий внешнюю власть государства, причем власть, которая является двигательной силой всего государственного механизма. Она включает сферу свободной руководящей государственной деятельности, ограниченной законом, но не определяемой им по содержанию.
Касаясь определения монархии как устройства, в котором функция представлять государство как целое осуществляется как собственное право монархом, А. А. Жилин писал: «Это учение, однако, нельзя признать удачным, так как оно противоречит современному воззрению на государство и на существо государственной власти, принадлежащей государству, как целому, и не могущей быть присваиваемой какому-нибудь лицу или органу, как его личное право. Соответствуя представлению о монархе, существовавшему в эпоху средневекового патримониального государства, оно совершенно не годится для выяснения существа монархии нового времени, в которой монарх почитается органом государства, хотя и высшим, но все же осуществляющим не свои личные права, а государственные функции»[145].
Аналогичное мнение высказывал М. Б. Горенберг, который отмечал, что представление о том, что монарху принадлежит государственная власть, неправильно, поскольку власть государства принадлежит самому государству. Что же касается законов, то они являются волеизъявлениями государства, а монарх же действует только его именем[146].
«Только тем, что законы суть волевые акты государства, объясняется то, что они сохраняют свою силу, несмотря на смену монархов. Если бы мы представили себе на минуту, что даже в абсолютном государстве вся государственная власть принадлежит не государству, а монарху, то мы необходимо должны были бы признать, что со смертью его все судебные и административные учреждения теряют свои полномочия и сами законы и международные договоры не могут считаться обязательными для преемника престола, если это в них прямо не оговорено»[147].
М. Б. Горенберг отмечал, что если даже понимать принадлежность всей государственной власти монарху в смысле соединения в его руках всех функций государственной власти, то и такое представление не соответствует строю современного конституционного государства, ибо огромная и важная часть этих функций изъята из его воли[148].
«Это прежде всего нужно сказать о деятельности судебной. Монарх не имеет больше права судить, которое ему