откровенно подхалтурил, но праздника на сцене создать не смогли. Местами – добросовестная работа, местами – профессионализм, иногда – неожиданные находки. Нету праздника. Это – как «заниматься любовью». А на самом деле секс есть, а любви нет. Тело трепыхается, сознание через глаза таращится на все вокруг, а душа не радуется. «Хорошо, хоть не плачет», – думал я, отпивая шампанское. Искусство умерло, а шоу осталось. И никто, похоже, этого не понимает. Еще бы, такое великолепие, такие вышколенные официанты встречают на входе. Одно слово – гламур. А внутри – пустенько. Искусство направлено на радость души, а шоу-бизнес – на радость тела, на то он и бизнес.
Я допиваю бокал с шампанским. Шоу закончилось. Я смотрю на лица выходящих из зала людей и на них тоже не вижу праздника. Завтра еще один день я проведу в Париже. А потом мне предстоит проехать около 1100 км до Барселоны, там можно будет остановиться на ночь.
А назавтра – опять ослепительный Париж. Небольшие кафе, в которых в основном пьют кофе с круассанами. Великолепная набережная, прогулки по которой вызывают у меня наслаждение. Великолепная архитектура Парижа поддерживается деревьями и парками. После Москвы, где безумная страсть к деньгам истребила значительную часть зелени, Париж выглядит очень уютно. В Москве гулять негде. В Питере можно гулять возле Невы и каналов. В Париже можно гулять везде. Я вспоминаю об этом через день, собирая свои вещи в гостинице. Мне нужно спуститься вниз к портье и спросить, каким образом двигаться в направлении Барселоны. Я не догадался купить карту Франции, но, думаю, по трассе двигаться на юг будет несложно. Мне главное – выбраться из Парижа, потому что здесь можно увязнуть еще на час-полтора, а мне нужно добраться до места до наступления темноты, поскольку я жаворонок, да еще и со слабеющим зрением – вечером машину вожу плохо. Вернее, испытываю дискомфорт и излишне напрягаюсь.
Кстати, пиджачок я все-таки в Париже купил. На следующий день после «Лидо» гулял по набережной Сены, а потом повернул к Лувру, чтобы пешком добраться до гостиницы. За Лувром повернул налево и обнаружил галерею с небольшими магазинами. В одной из витрин я увидел манекены с пиджаками, зашел внутрь, а там меня встретил продавец-араб, который немного говорил по-русски. Или, если быть точным, француз арабского происхождения. Он сказал, что здесь продают пиджаки самого высокого качества, но в 4—5 раз дешевле, чем в других магазинах. Мне приглянулся отличный пиджак хорошего покроя ценой 130 евро. И ткань, и фасон, и цена – все меня устраивало. Я потратил там всего десять минут, и мы расстались, довольные друг другом.
«Странная тенденция», – думаю я. Раньше, когда я бывал в магазинах Германии и Франции, из десяти вещей, которые я видел, восемь-девять были добротными и функциональными, а одна – больше для виду и рекламы. Пять лет назад в магазинах Берлина или Франкфурта реально мне хотелось купить только половину тех вещей,