перед глазами появились и поплыли эти изящные серебристые буквы на черном фоне, и Майя испугалась. Испугалась того, что действительно решится позвонить по этому красивому выпуклому номеру, а потом придет в тусклое помещение, забитое длинноногими моделями, и – получит отказ. Столько минут она, спрятавшись, проводила наедине с этим таинственным клочком бумаги, касалась пальцем со стершимся черным лаком дорогой бумаги, от которой, казалось, даже пахло чем-то далеким и несбыточным, и боялась задать себе главный вопрос. Вернее, что-то шептало этот вопрос ей в ухо, но Майя зажмуривалась, как теперь, и не хотела ничего слышать. Этот голос говорил ей: «Что если ты «одна из» а не «самая-самая»?
Что будет, если этот голос знал о ней больше, чем она сама? Если Майя позвонит, и если ей скажут «нет», то весь мираж, все ее будущее, всякая надежда тут же исчезнет! Майя ужасно боялась, что однажды ей придется вернуться в тот жуткий, вечно дождливый и туманный город. Нет, тогда она точно никогда уже больше не окажется в том баре, затерянном в переулке за центральной площадью и не закажет самый дорогой и изысканный коктейль, ради которого можно было бы согласиться умереть в тот же вечер…
Майя зажмурилась, но Ида продолжала говорить.
– Сделай мне одолжение, оставь сдачу себе, но потрать ее не на себя, – настаивала Ида.
Майя посмотрела на нее с удивлением.
– Хотя бы ради моего интереса – купи что-нибудь из одежды. Позвони по этому номеру на визитке. Ничего ведь не случится, если ты им не подойдешь?
Майя не стала отвечать. Она пожалела, что рассказала Иде о серебристо-черной визитной карточке из бара. Может быть, все дело было в том, что Ида умела слушать. Она знала уже обо всем: о странных видениях Майи, в которых непременно присутствовал ее отец, о двух сплошных полосах на дороге, о желании чувствовать падение, но не падать окончательно; даже о том вечере, когда у Майи случился приступ и она решила проверить реальность своего брата ножом на кухне. Выслушав эту историю, Ида нахмурилась и качнула головой, но промолчала – хотя бы не стала осуждать, как все остальные.
Майя прикусила губу и взяла деньги.
– Вот и договорились, – с улыбкой сказала Ида. – Только помни: чашки невысокие и широкие…
– …Более устойчивые, – хмуро договорила за нее Майя, надевая свою поношенную куртку.
Спустя пять минут она бежала под дождем, под мрачным небом – по железному мосту над железной дорогой, мимо грязных бетонных стен и исписанных пошлостями гаражей. Майе хотелось взлететь. Или упасть. Или делать по два вдоха за раз, по два шага за шаг, разогнать свое сердце и свои мысли. Она бежала, но ей все равно казалось, будто она все еще заперта в своей комнате с выпотрошенными мягкими игрушками; черный мотылек умер на подоконнике, и до сих пор ощущался тот невыветриваемый запах смерти, витавший в спертом воздухе. Пальцы в пыльце. Не оттереть, никуда не деться.
Nano ni boku wa asette iru
Naze