Но забудь об этом хотя бы сейчас! К черту все эти вечные раздумья о смысле жизни, как живем, почему так, а не иначе? Вон, у Чижевского4: «В смятеньи мы. А истина ясна, проста, прекрасна, как лазурь у неба. Что человеку нужно? Тишина, любовь, сочувствие и корка хлеба». Вот и всё. И не надо искать чего-то, шарахаться, метаться… как эти листья у обочин, которые никак не прибьются к забору, пора бы уже тебе остепениться, успокоиться.
Но как успокоиться, если уходит…
Что уходит? А-а, не хочешь смиряться с тем, что нужно только мужу, а ты просто «должна исполнять»?
Но должна ли?
Как далеко ты заехала! Ведь скоро и конечная.
Ой, а ветер-то, ветер! Зонтик вывернул и дождь наглый – в лицо!
И по лужам – каплями, каплями… словно выстрелами. И листья, листья-то как мечутся!
Сколько ж их, желтых, исхлёстанных дождем не только в лужах, но и в жухлой траве, в решетке изгороди, на островках тротуара, под деревьями.
А вон в тех домиках, в тепле и уюте, сидят, наверное, за чаем добрые, симпатичные люди и без всяких заумей болтают о разном.
Да, без заумей – хорошо! Вот, видишь этот прекрасный опадающий ясень? Он просто растет себе да растёт, так и ты…
Но ведь, чтобы вот так раскинуться, он, может быть, несколько деревьев заглушил, да и трава под ним что-то хиленькая.
А что ж ты хочешь? Борьба! Выживание только сильных.
Что, и человеку – вот так?..
Да нет, для того и разум ему дан, чтобы уходить от эгоизма. Всемирная мать Тереза5, наверное, не мучилась терзаниями, подобно тебе, а ездила по всему миру и помогала слабым.
Нет, по миру уже не поеду, а вот домой…
Быстро-то как день смешивается с сумерками и за окном мечутся уже не оранжевые кроны клёнов, а окна домов, изгороди, фонари, деревья, кусты. Смотри, Линка, мужик вошел. Драный пиджак, приспущенные брюки, стоптанные башмаки.
Бомж, наверное, и под дождём промок.
Стоит, покачивается. За поручень вцепился, как утопающий – за соломинку и что-то под нос бубнит.
Но вот, уже выходит.
Ага, но ме-едленно… И что он там бормочет?
«Ос-то-рож-но, двери зак-ры-ва-а-ются!» Шутник…
И захлопнулись створки. Словно отрезали его. И уже он один там… на исхлёстанной дождем остановке. Один…
Вот сейчас приду домой, соберу чего-либо на стол, налью в стаканы нашего домашнего вина, позову Антона, дочку, сына: идите, золотые мои, выпьем, посидим, поговорим…
Но твоего сына нет дома, дочка на машинке что-то шьёт, Антон смотрит новости.
Ну, тогда не сегодня… тогда завтра… в другой раз.
– Нет, я понимаю: Антон – писатель, ему романы писать надо. – Она стоит над плитой ко мне спиной и что-то жарит. – Но теперь, когда почти не пишет, мог бы… А если и начнет помогать, то с раздражением, с надрывом, поэтому уж лучше – сама.
А у неё здесь уютненько! По стенам, на чуть бежевом кафеле, реденько разбросаны цветные пятнышки,