воры безнаказанно гуляют на свободе, – такое у нас сплошь и рядом происходит, – а тому, что эти двое от него недалеко ушли.
– О, голубчики вы мои, – прошептал он и почувствовал, как у него зачесались ладони, особенно правая, у которой кулак покрепче.
Поглощенный азартом преследования, он начисто забыл о тех неудачах, которые несколько минут назад выпали на его долю и позволили жуликам уйти из осажденной квартиры. Ему казалось, что вот теперь-то он непременно расправится с ворами. Еще чуть-чуть и загонит их в угол. А потом заставит паниковать, раскаиваться, просить пощады. И сделает еще много чего, возвышающего его ловкость и умение, и умаляющего силу, ловкость и умение другой стороны.
Эйфория охватила его, прямо закружила на волнах самодовольства. И день оказался необычайно счастливым, и солнце особенно ярким, и травка щекочуще нежной. Разве что песню Гош не орал, – хватило ума не привлекать к своей особе лишнего внимания.
– Попадетесь на мой крючок, – шептал сладкие слова. – День, когда вы встретили на пути сыщика Гоша, будет самым черным днем в вашей жизни! Это я вам обещаю! Ох, и что я с вами сделаю?! И в какой бараний рог я вас согну!
В конце мая кусты уже оделись молодой листвой, трава вымахала выше его головы. Гошу запросто пробраться за жуликами незамеченным, – словно мышь в траве прошелестела. Обогнал их у перекрестка и, раздвинув податливые ветки, наблюдал, куда они теперь повернут.
Все так же улыбаясь друг другу, воры прошли открытое пространство и свернули на узкую дорожку за высотным домом. И здесь их словно подменили. Мужчина взглянул на часы и нарочно громко сказал:
– Лапша, – сказал он, явно работая на публику, – прибавь-ка шагу, дорогая! На поезд опаздываем!
– Побежали! – в унисон поддакнула подруга, давно ожидавшая этих спасительных слов. И первой бросилась наутек.
Гошу некогда размышлять о причинах перемен в настроении воров, да еще гадать про невесть откуда взявшийся поезд. Он понял одно – медлить дальше нельзя. Выскочил на тротуар, едва не попав под колеса, то есть под каблуки жуликов, уцепился за сумку и, раздирая в кровь пальцы, сумел забраться внутрь.
Сверху лежала сворованная норковая шуба. На такой мягкой постели он давно не лежал. Если честно, то вообще никогда не лежал, а потому, без церемоний расположился на толстом меху.
Кругом темнота, но не она пугала Гоша. Его уносили в неизвестность. И к этому сыщик был готов. А вот к чему он готов не был, так это к штормовой качке.
Воры бежали наперегонки, сумки в их руках летали, как шлюпка в океанских просторах. Гош сразу же заболел любимой болезнью морских путешественников – мореплавательной, или, попросту говоря, трясучкой. Его тошнило, мутило, куда-то плыла голова, а руки и ноги из соломенных вмиг стали ватными и ни за что не хотели слушаться своего хозяина.
– Ах, я, торопыга, – ругал он себя последними словами, которые еще остались