Ферран держал в руках. Резко очерченные губы бродяги под еле пробивающимися рыжими усиками искривились в обиженной усмешке.
– По-вашему, человек с поддельными рекомендациями – все равно что вор? Нет, нет, я никогда не стану вором: у меня было немало возможностей стать им, и тем не менее, – сказал он горделиво и горько, – это не в моем характере. Я никогда никому не причинял зла. Вот это, – и он указал на бумаги, – конечно, некрасивая штука, но вреда от нее никому не будет. Если у человека нет денег, он должен иметь рекомендации: только они и спасают его от голодной смерти. У общества зоркий глаз на слабых: оно никогда не наступает человеку на горло, пока тот окончательно не свалился.
И взгляд Феррана, устремленный на Шелтона, казалось, говорил: «Это вы сделали меня тем, что я есть, – вот и миритесь теперь с моим существованием».
– Но ведь имеются работные дома, – произнес наконец Шелтон.
– Работные дома! – воскликнул Ферран. – Да, конечно, настоящие дворцы! Я вам вот что скажу: никогда в жизни я не видел более безотрадных мест, чем ваши работные дома, они лишают человека всякого мужества.
– А я всегда считал, – холодно заметил Шелтон, – что наша система помощи бедным лучше, чем в других странах.
Ферран нагнулся вперед и оперся локтем о колено – он всегда принимал эту позу, когда был особенно уверен в своей правоте.
– Что ж, – заметил он, – никому не возбраняется быть высокого мнения о собственной стране. Но откровенно говоря, я покидал такие места крайне обессиленный и физически и морально, и вот почему. – Горькая складка у рта разгладилась, и перед Шелтоном предстал художник, рассказывающий о том, что он пережил. – Вы щедро тратите деньги, у вас прекрасные здания, исполненные чувства собственного достоинства чиновники, но вам чужд дух гостеприимства. Причина ясна: вы питаете отвращение к нуждающимся. Вы приглашаете нас в свои работные дома, а когда мы туда приходим, вы обращаетесь с нами пусть не жестоко, но так, словно мы не люди, а лишь номера, преступники, не заслуживающие даже презрения, так, словно мы вас лично оскорбили; ну и естественно, что мы выходим оттуда совсем приниженными.
Шелтон закусил губу.
– Сколько вам нужно денег на дорогу и на то, чтобы начать новую жизнь? – спросил он.
Ферран сделал невольное движение, показавшее, какими зависимыми людьми оказываются даже самые независимые мыслители, когда у них нет ни гроша в кармане, и взял банковый билет, который протягивал ему Шелтон.
– Тысяча благодарностей, – сказал он. – Я никогда не забуду, как много вы для меня сделали.
И хотя при прощании голос Феррана звучал весело, Шелтон не мог не почувствовать, что тот и в самом деле тронут.
Шелтон еще долго стоял у окна и смотрел вслед Феррану, снова уходившему на поиски счастья; потом он оглянулся на свою уютную комнату, на множество вещей, скопившихся здесь за долгие годы, – на фотографии бесчисленных друзей, на старинные кресла и набор разноцветных трубок. С прощальным пожатием влажной руки бродяги беспокойство снова овладело Шелтоном.