засаженными анютиными глазками, бархатцами и петуниями. Высокие свечи тополей, стоящие в позолоченных канделябрах уже опавшей листвы, подпирали чистое синее, с белыми росчерками облаков небо и снисходительно поглядывали на более низкие липы и клены, отбрасывающие на пока еще зеленые газоны не только веснушки осыпавшейся листвы, но и – в солнечный день – разлапистые тени. Два белых мраморных льва сторожили, словно вход в сокровищницу, трехступенчатую широкую лестницу, ведущую к фонтану в круглой окантовке небольшого бассейна. Кира уже знала, что зданию больницы более сотни лет. Когда-то это была загородная летняя резиденция одного столичного генерала. И трехэтажное здание, формой напоминающее букву «П», и парк за ним, куда выходили окна средней части, и львы, и фонтан принадлежали еще его семье. После революции поместье было национализировано и отдано вначале под туберкулезный диспансер, потом, в военное время, под госпиталь, а с начала пятидесятых и по сей день в здании располагалась больница.
Каждое утро до обеда Кира прогуливалась в сквере. Если моросил дождь, она, кутаясь в принесенную санитаркой старую мужскую куртку, пахнущую табаком, медленно бродила по дорожкам. Если день выдавался солнечный, как сегодня, доходила до фонтана и устраивалась на широком парапете как на лавочке. Наблюдая за прогуливающимися, Кира представляла себе, что находится не на больничной территории, а в парке, куда приехала после работы. Это уже вошло в привычку – фантазировать, где бы она могла работать. И каждый раз девушка придумывала себе новую профессию – от офисного менеджера до художницы, выбравшейся из тесной студии за вдохновением. И пусть по скверу прогуливались не бодрящиеся пенсионеры, собачники с питомцами и молодые мамы с колясками, а пациенты в халатах, накинутых поверх пижам, это ничуть не портило атмосферу придуманного «выходного».
Сегодня Кира не фантазировала о том, где могла бы работать до того, как оказалась на остановке в этом городе. Ее мысли занимало другое – имя, найденное в принесенной Ильей Зурабовичем книге. Как-то так получилось, что в первые два раза, пролистывая книгу, она не остановилась на нем, не «узнала», как мелькнувшее и скрывшееся в толпе лицо подзабытого знакомого, с которым связь давно утрачена. И только в третий, переворачивая очередную страницу, вдруг замерла, будто некто догнал ее и остановил, положив руку на плечо. И теперь, вчитываясь в это пятибуквенное имя, она пыталась «поймать» словно то и дело ускользающую радиоволну, воспоминание. Не это ли имя она выкрикивала в недавнем сне-кошмаре суровому небу? Но когда ей почти удалось поймать пробившийся сквозь шумы и помехи слабый «сигнал», некто бодрым жизнерадостным восклицанием сбил все настройки:
– Привет, подруга!
Рядом с Кирой на парапет присела молодая женщина в спортивном адидасовском костюме и розовых тапочках, обутых на белые носки. Кира не сдержала молчаливой досады, отразившейся на ее лице. И нарушившая ее покой молодая женщина тут же всполошилась:
– Ты мне не рада?