пуль, ударился о кладку и тотчас свалился на землю. Его правая нога неестественно согнулась, руки раскинулись по сторонам. Гимнастерка тотчас намокла от брызнувшей крови.
– Вот и все… У нас здесь все по-простому, – спокойно проговорил старший лейтенант. – Уговаривать не будем, вы люди взрослые.
Привычно, как это проделывали уже не однажды, бойцы уложили убитого на носилки и понесли в распахнутую дверь. Руки брюнета, безвольно свисавшие с носилок, раскачивались в такт шагов, как будто расстрелянный намеревался приподняться.
– И где его похоронят? – неожиданно спросил диверсант слегка подсевшим голосом.
– А что это тебя вдруг заинтересовало? – удивленно спросил Романцев. Белокурый лишь неопределенно пожал плечами. – Похоронных маршей не будет. Отвезут на грузовике до ближайшего оврага, там и закопают. Вот и все похороны! Говорить будешь? Или опять станешь играть в молчанку?
Блондин посмотрел на пистолет в руке старшего лейтенанта и прохрипел:
– Я все расскажу.
– Вот и славно. А теперь садись.
Романцев не торопился начинать допрос: пусть диверсант поерзает на стуле, помучается сомнениями, поразмышляет о собственной незавидной участи, посмотрит через окно на кирпичную стену, испещренную пулями. А когда вконец осознает, что дальше этой стены для него дороги не существует, вот тогда можно будет и поговорить.
Он делал записи по текущим делам, вдумчиво просматривал документы, по которым следовало писать докладные; перелистывал присланные записки, а когда заметил, что задержанного изрядно приперло, отодвинул от себя бумаги и задал первый вопрос:
– Твое настоящее имя?
– Копылов Геннадий Анисимович. Меня расстреляют?
– Все зависит от твоих ответов, Копылов. Если пойдешь с нами на сотрудничество, тогда, может быть, тебя помилуют. Если откажешься… тогда у тебя нет ни малейшего шанса остаться в живых.
– Понимаю.
– Кто в вашей группе радист?
– Я.
– Когда ты попал к немцам?
– В феврале сорок второго. Сначала попал в окружение под Вязьмой. Получил тяжелую контузию. Я мало что помню с того времени. Помню только, что меня несли на руках, потом сумел как-то очухаться, оказался в концентрационном лагере для военнопленных, а немногим позже меня перевели в сборный лагерь для военнопленных под Минском.
– Что это за лагерь?
– Обыкновенный сборный лагерь для военнопленных. Начальником его был гауптштурмфюрер СС Якоб Шиллер. Тот еще тип! Музыку любил, в особенности Вагнера. Так что я эту музыку на всю оставшуюся жизнь наслушался!
– Я бы на твоем месте так далеко не заглядывал, тебе бы до завтрашнего утра дожить. Как ты попал в сборный лагерь?
– Просто жить захотелось… Нас как-то выстроили на плацу и расстреляли каждого седьмого. Я оказался шестым… А потом спросили, кто хочет послужить великой Германии. Ну, я и согласился… Нас таких с десяток набралось. Думал, что при первой же возможности к нашим перебегу, однако не все так просто оказалось. Затем переправили меня в разведывательно-диверсионную