сверху задувало ветром и снегом, и Борис не вытерпел, полез наружу набросить эту упавшую лапу на верх шалаша.
Он отодвинул можжевелину, закрывавшую лаз, полез… и тут же резко с испугом закатился назад в шалаш. А я испугался дважды, потому что в это же самое время с новым, непонятным мне шумом накрыла шалаш какая-то небесная тень. В шалаше как будто потемнело. Мы замерли и услышали в вершинах дубов плеск и хлопки многих крыльев. Осторожно поводя глазами и чуть-чуть головой, я увидел, что все дубы и даже низкие березы облепила могучая стая тетеревов. Меня будто во сне сковал какой-то мистический страх, а Борис уже медленно, плавно подымал ружье. Делал это он так долго, тягостно, что у меня от волнения разрывалось сердце, и я даже хотел, чтобы они сорвались, лишь бы прервать это ожидание.
Борис целился сидя, и я понял, что он боится встать на колени, чтобы тетерева не увидели нас в полуоткрытый верх шалаша. Неудобно ему было, неловко, целился он со страдальческой гримасой на лице, зажмурив левый глаз. Я не дышал…
Наконец выстрел резко хлестнул, как-то коротко, слабо, будто пастушья плеть в ненастье, и я был разочарован: я ждал победного, почти пушечного грома. Не шевелясь, я глянул на Бориса, спрашивая глазами: «Убил? Бежать?!»
Но он, светясь радостью, осторожно приложил к губам палец и стал перезаряжать ружье. Я перевел дух.
Так же тихо и плавно он, сидя, приложился; я, чтобы не сглазить, зажмурил глаза и молился Богу. И не зря: после выстрела отчетливо послышалось, как тетерев грузно ботнулся о землю. Я опять глянул на Бориса, а он уже повелительно прижал палец к губам. Без опаски открыл ружье, привычно, будто старый артиллерист, кинул вонючую гильзу мне под нос и, привстав на колени, уже свободно, выцеливал следующего. «Обнаглел, – подумалось мне. – Почему они не улетают?..» После выстрела я ничего не видел через пургу и дым, но обострённым слухом уловил шорох в ветвях. Сбитый тетерев долго с перьевым шуршанием падал по сучьям… Но звука падения я не услышал.
Перезаряжание повторилось. Теперь Борис прицелился быстро, ахнул куда-то в метель ещё раз, и стая с плескучим поспешным хлопаньем крыльев шумно снялась в сторону поляны.
Я вскочил и припал к окошечку: о, сколько их было!.. Улетая, они, как чёрная туча, неслись сквозь белую пургу. Они закрыли собой сосну на поляне. Часть из них села на эту сосну, а потом сорвалась и кинулась вдогонку всей стае… Скоро они растаяли над сосновым бором: и лес, и их задернула белая пелена вьюги.
Я ждал, что скажет Борис, но спросил первым:
– Сколько штук убил?
– Четверых… одного вроде ранил.
– Бежим собирать!
– Подожди, может, вернутся, – и Борис стал оглядывать все деревья вокруг шалаша.
– Всё. Улетели, – подытожил он. Зарядил ружье, и мы кинулись из шалаша.
Три тетерева точно валялись под дубами. Держа их за лапы, мы ходили по снегу вокруг дубов кругами, искали четвёртого, всё дальше уходя от стволов.
Мы нашли его уже на поляне. Он чернел