голова мелко тряслась, – она из большой семьи, но из работящей. Вот у них и был достаток в доме. Кто-то, видно, позавидовал, чтоб ему ни дна ни покрышки! Мол, кулаки, они. А какие же они кулаки, когда у них на двенадцать душ два живота – одна корова да одна лошаденка? – Бабушка гладила меня по голове своей большой, но теперь такой слабой ладонью. – От тюрьмы да от сумы, касатик, и Бог не убережет, если злой навет кто наведет. Вот их с мужем да сеструху ейную с мужем и посадили. Стариков-то, родителей, трогать не стали, а детей у них, как у врагов народа, отобрали – и в детдом. – Глаза у бабушки слезились, и по морщинам стекали капельки, которых она не замечала. – Муж после тюрьмы-то не зажился здесь на поселении. Она его, как похоронила, еще держалась, а как узнала, что детдом, где их детки были, не успел эвакуироваться и его разбомбили, так и повредилась в уме. И не так, чтобы дурой стала, а словно заснула, да так и спала с открытыми глазами.
– Бабушка, – опять собрался с силами я, – а почему же она умерла, тоже тифом заболела?
– И… милый… коли бы так, а то ведь мученическую смерть приняла. Вот как ты тут маялся, спасибо ей, страдалице, что успела тебя привести, а то неизвестно, куда бы ты больной убрел-то, – бабушка опять стала дрожащей рукой гладить мое исхудавшее лицо. – Как уж она в тот вечер на вашем катке оказалась, и не знаю…
– Да она всегда смотрела, как мы катаемся…
– Ну да, ну да… Эта-то шлындра начальникова со своими куклятками на коньках каталась. Ее птахи за руки взялись, да по речке бегом на коньках, а тут, откуда ни возьмись, Зина. – «Русалка их манит, русалка», – как закричит она – да за ними. А они знай смеются, да вперед, а там – полынья еще затянуться не успела, мужики для какой-то надобности вырубили. Вот они туда и бульк, как два камушка, а Зинаида – за ними. Их-то вытолкнула, а сама… – Бабушка широко распахнула глаза, словно видела все, о чем рассказывала.
От слабости ли болезненной, от совести ли больной, но заплакал я.
– Ничего, ничего, ты поплачь, касатик, а ангел ей-то, Зинаиде, передаст, что есть на Земле душа, по ней скорбящая, а это всякой душе надобно… А как же? – задумалась о чем-то мне непонятном бабушка. – А я еще помолюсь.
Я спрятал лицо в овчину и долго-долго плакал. Бабушка, утирая глаза фартуком, тоже всхлипывала, все что-то шептала. Устав от слез, я услышал:
– А так мы за все тебе премного благодарны, Господи, и за победу, и за то, что одеты-обуты. Дай Бог вот только, чтобы весна дружная, да пораньше посадить картошку-капусту чтобы чуток отъесться, да этих желторотых откормить. И еще прошу тебя, Господи, о милости великой: дай Бог, чтобы Сталин не болел, дай ему, Боже, здоровья и долгих лет жизни. Аминь.
Степан и Стефания
Рассказ
Зачем он женился на ней?.. Потому ли, что пришло время и родители решили, что ему пора быть женату, а, может быть, потому что она равнодушно отвела от него прекрасные глаза и отвернула надменное лицо польской красавицы? Он бесцеремонно разглядывал ее аккуратное, но простое и явно не новое платье, а когда она, получив разрешение родителей,