произведение, он погряз в долгах, в пьянстве и во всех пороках, свойственных городским гулякам; рассказывают, что все офицеры Льюкаса и благородные гвардейцы смеялись над Диком[88]. И впрямь богослов, увлекающийся спиртным, – предмет, не слишком достойный уважения, а отшельник, хоть и ходит с продранными локтями, не вправе должать портному. Стиль говорит о себе, что всю жизнь он грешил и каялся. Он бил себя в грудь и благочестиво вопиял, когда каялся, это верно; но как только от воплей его одолевала жажда, он снова впадал в грех. В чудесном очерке, напечатанном в «Болтуне», где он вспоминает смерть отца, горе матери, свои собственные самые возвышенные и нежные чувства, он говорит, что его занятия прервало появление корзины с бутылками вина, «точно такого же, какое на той неделе должны продавать у Гэрроуэя»; получив вино, он позвал троих друзей, и они незамедлительно «распили по две бутылки на брата с большой пользой для себя и не расходились до двух часов ночи».
Такова была его жизнь. Джек-буфетчик то и дело вторгался в нее, принося ему бутылочку из «Розы» или приглашая его туда на попойку с сэром Плюмом и мистером Дайвером; и Дик, проливавший слезы над своими писаниями, вытирал глаза, брал шляпу с галунами, прицеплял к поясу шпагу, надевал парик, целовал жену и детей, врал что-то насчет неотложного дела и шел в «Розу» к веселым друзьям.
Пока мистер Аддисон был за границей, а также после его весьма печального возвращения на родину, когда он ожидал милости Провидения, живя в скверном домишке на Хэймаркете, молодой капитан Стиль имел куда более важный вид, чем его ученый друг по чартерхаусскому затворничеству. Почему какой-нибудь художник не изобразил разговор между бравым капитаном из полка Льюкаса в треуголке, галунах, с лицом, слегка помятым от пьянства, и этим поэтом, этим философом, бледным, гордым и неимущим, его другом и наставником в школе и вообще в жизни? Как, должно быть, хвастался Дик своими блестящими возможностями и планами, своими изысканными друзьями, очарованием юбиляров и знаменитых актрис, количеством бутылок, которые он с милордом и еще несколькими добрыми друзьями раздавил сегодня ночью в «Дьяволе» или в «Подвязке»! Нетрудно представить себе спокойную улыбку Джозефа Аддисона, который холодными серыми глазами провожает Дика, когда тот важно шагает по Моллу обедать с гвардейцами к Сент-Джеймсу, а потом твердым шагом возвращается в потертом костюме назад в свою квартиру да третьем этаже. Дик часто говорил, что его фамилия занесена для памяти в последнюю настольную книгу славного, благочестивого и бессмертного Вильгельма. Имя Джонатана Свифта было вписано туда той же рукой.
Наш достойный друг, автор «Христианского героя», благодаря своему остроумию[89], пользовался немалым успехом в лондонском свете. Он стал известным журналистом; он написал в 1703 году «Нежного мужа», свою вторую пьесу, в которой есть восхитительные фарсовые места и о которой он великодушно говорил впоследствии, когда Аддисона уже не было