не было, а узнать хотелось.
Иван зачерпнул воды из речки, поставил ведра на берегу и сел на сухую траву, стал думать с грустью о матери, остававшейся в одиночестве, о будущей жизни в городе.
– Варюньк, ты в клуб пойдешь? – спросил Ванек вечером у сестры.
– Чёй-та она там не видала? – ответила за Варюньку мать. – По грязи лазить. Посмотри, темнотища какая!.. Ты ступай, ступай один, не совращай! Тебя-то, я знаю, семью кобелями не удержишь! А нам поговорить надо…
– Ладно, я пойду, – сказал Ванек, натягивая резиновые сапоги с опущенными до самой подошвы голенищами.
Но, собравшись, не уходил. Топтался у порога. Ему хотелось попросить денег у сестры так, чтоб мать не узнала. Деньги нужны были ему для того, чтобы угостить ребят напоследок. Сам-то Ванек не тянулся к вину, да перед приятелями было неудобно. Скажут, удрал втихаря. Но, главное, можно кого-нибудь из ребят послать к тете Шуре Пискаревой за бутылкой и вызвать Валю. Она-то не знает, что он рано утром уедет, и в клуб, наверное, не придет. Значит, Ванек даже не попрощается с ней. Это особенно его огорчало.
– Варюньк, поди сюда… – позвал он сестру.
Она подошла.
– Дай мне пятерочку!
– Зачем тебе?
– Да, понимаешь, – сконфузился Егоркин. – Должен я Петьке Чеботареву.
– Завтра отдашь.
– Когда же, утром-то уезжаем. Я тебе завтра же отдам. Мне мама на дорогу даст!
– Ну ладно…
– Ты только тихо, чтобы мама не заметила.
– Да ладно, ладно уж.
На улице темь непроглядная. Казалось, ее можно было физически ощутить: протянешь руку и дотронешься до темноты. Неприятное ощущение, какой-то озноб, как всегда, когда Егоркин выходил из дому в такую темноту, охватил его. Захотелось вернуться к свету, в уют. Но Ванек пересилил себя, спустился по ступеням, обошел лужу возле избы, освещенную светлым квадратом из окна, нащупал калитку и прислушался. Кто-то шел по дороге по направлению к клубу. Грязь в ночной тишине громко чавкала под ногами. Петька, должно быть, решил Ванек. Не заходит что-то. Думает, я в клуб не пойду. Егоркин закрыл калитку и позвал:
– Петьк, это ты?
Шаги затихли.
– Это ты кому? Мне? – спросил голос из темноты.
– Извини, дядь Вась! Я ошибся!
Грязь вновь зачмокала под сапогами дяди Васи, колхозного пастуха. Ванек вдоль забора направился к Петькиной избе.
Чеботарев собирался в клуб. Егоркин как бы между прочим сказал, что завтра уезжает в Москву. Тот недоверчиво уставился на него.
– Не трепись!
– Чего мне трепаться?
– Ну и правильно! – поддержал Чеботарев. – Чего здесь околачиваться!
Потом, когда они шли по улице, Чеботарев спросил:
– А в Москве ты куда?
– На завод, – охотно ответил Егоркин. – Я еще летом хотел, да мать уговорила в деревне