Был и нет. А она есть. И город есть, но без Ромы… Зачем?
Глаза защипало. Будто песком в них дунуло. А может, и дунуло. Юля потерла веки костяшками пальцев, проморгалась. Напротив, в витой рамке Бетанкуровской ограды, черные на сером, словно гравюра, стояли пес и женщина. Крыло загадочной собаки, задранное нагло и недвусмысленно, реяло парусом Петровского ботика прямо над гранитными строчками Пушкина.
В перламутровых переливах фонарного света мордочка пса представлялась совершенно человечьей и страшно знакомой. До неровно растущей, будто обкорнанной тупыми ножницами, бородки. И дама-старуха – будто из недавнего сна. Сложить воедино лицо хозяйки и морду собаки – точь-в-точь сфинкс. Сфинкс. Вот все и разъяснилось: и крыло, и бородка, и откуда она их знает.
Сфинкс на поводке…
Сейчас дойдут до Академии, впрыгнет на постамент. А хозяйка?
Юля снова протерла глаза: пара удалялась стремительно, будто таяла в сумерках, лишь крыло деловито сновало туда-сюда, освещенное странным, будто собственным светом.
Девушка заспешила, почти побежала и у решетки Манежа Кадетского корпуса поравнялась с женщиной и псом. Через дорогу, рукой подать. Крикнуть? Позвать? Кого? Как? Заторопилась дальше, потому что незнакомка ускорила шаг, словно торопясь обогнать на параллельной прямой.
Белоснежная манишка ресторана Беллини. Парадный мундир Меншиковского дворца. Щека Кадетского корпуса в заспанных морщинах.
Споткнувшись на мигающем тревогой светофоре, Юля рванула вперед – вдруг показалось, что странная пара исчезла – и лоб в лоб столкнулась с ними прямо посередине дороги, на аккуратном толстеньком башмачке островка безопасности.
– Извините, – она смутилась, словно ее застукали за подглядыванием в замочную скважину.
– Почему ты побежала за нами? – дама спросила вполне вежливо, даже участливо, с большим интересом разглядывая девушку.
– Собака, – искоса взглянула на пса Юля. – У нее – крыло? Или…
– Посмотри внимательней, – потребовала женщина.
Пес переминался рядом, явно тяготясь вынужденной остановкой посреди мчащихся автомобилей. Причем переминался всеми четырьмя лапами. Равно собачьими, равно волосатыми.
– Крыло, правильно угадала.
– Но…
– Ты испугалась и перестала видеть.
– Песок попал в глаза.
– Пройдет.
– Что это за порода?
– Цвергшнауцер. Слышала?
– Нет. Наверное, редкая.
– Такой он – один.
– Из-за крыла?
– Крыло – случайность.
Слова отскакивали от губ незнакомки мягкими горошинами, долетали до ушей и оседали в глубине головы вяжущей волокнистой массой, в которой сладко и приветно сворачивались клубочками засыпающие мысли.
Этот разговор посреди набережной – происходил ли он? И как – мимолетно или бесконечно?
Движение вокруг вполне продолжалось, даже стало гуще – свели Благовещенский, светофор вдруг вышел из желтой комы и разноцветно