и Рио-де-Жанейро. Григорий, простая душа, ткнув прокуренным пальцем в Мексику, спросил его изумленно:
– Они что ж там, в Америке, вниз головой ходят?
Отец
Это было в пору, когда обживалась новая казенная квартира. Она была гораздо просторней старой на Тверской. У Жоржа был свой кабинет, как и у Сашки. Все-таки гимназисты. Жорж шестого класса, Сашка – второго. Но почему-то больше всего нравилось у папы. Массивный письменный стол, четыре книжных шкафа – целая библиотека. Жоржу дозволялось пользоваться теми двумя, что стояли справа от окна. В левые он залезал сам. Там были книги посложнее – медицина и философия.
Видимо, не надо было читать эту книгу. Но соблазн был так велик! Он обнаружил ее в глубине второго ряда отцовской библиотеки среди медицинских брошюр. Странно, подумал Жорж, роман, беллетристика – и в таком месте.
Что-то тут кроется.
Роман был скучноват, все какие-то спекуляции, подряды – материи малоинтересные, по мнению Жоржа, сомнительные для описаний в романе. Но вот что любопытно. Один из героев построил новый дом на Тверской, и по описанию Жорж узнал их собственный. И квартира, где этот несчастный подрядчик, запутавшийся в аферах, покончил с собой, была как раз та, что располагалась этажом ниже, прямо под их квартирой. Но в этой книге отцовским ногтем было очерчено несколько строчек про некоего доктора, составившего себе капитал сомнительной связью с какой-то важной особой: он сопровождал некую знатную даму по заграничным курортам, всячески ублажал ее, волны сплетен от Биаррица и Ментона докатывались до Москвы, обретали здесь силу девятого вала и крушили репутацию молодого медика.
В конце концов он разделался со своей двусмысленной обязанностью, вернулся в Россию, и дела его так хорошо пошли, что разговоры поутихли, доктор стал фигурой уважаемой, но влажные пятна былой славы все равно проступали сквозь самое чопорное и строго деловое общение. К досаде Жоржа, портрет преуспевающего врача обнаруживал сходство с папой. С той его фотографией периода жениховства, на которой он запечатлен с мамой на велосипедной прогулке.
Отец застиг Жоржа врасплох как раз в тот момент, когда сын разглядывал следы ногтя на полях.
– Сколько раз тебе говорить, чтоб не совал свой нос в мой шкаф!
– Я… я Брема искал.
– Брем совсем в другом шкафу. И ты прекрасно знаешь в котором.
За изобличением во лжи следовало немедленное наказание, и Жорж сменил опасную тему. К тому же прочитанное позволяло самому перейти в атаку. Папа был изображен не в лучшем виде. Только папа ли? Окончательной уверенности не было. Разве что репутация самого писателя. В кругах литературных его прозвали фотографом.
– Тут, папа, наш дом на Тверской описан. И очень точно.
– Не только наш дом. Здесь и мне досталось. Вот прохвост, все сплетни вывалил.
– Сплетни? А что ж ты его за это в суд не привлек? Ты бы выиграл дело.
– Судятся в таких случаях только дураки. Во-первых,