попутно в навозе, и пробираемся через бурьян к огороду. Какая-то пчёлка проносится мимо, потом ещё одна и ещёе. Добравшись до плетня, я слышу мерное гудение. И тут разом кончается геройство моего братца. Он хватается за голову и, отмахиваясь руками, с визгом кидается назад. Пчёлы за ним. Я приседаю в надежде, что беда минёт стороной, но тут словно иглой колют мне под правый глаз. Пчела отрывается и начинает тяжело подыматься. Я вскрикиваю от боли и бегу следом за братом. Пчёлы носятся над нами, бьют в голову, в шею, путаются в волосах, жалят. Если бы не высокий бурьян, нам пришлось бы туго.
Домой возвращаемся с воем. Голова моя становится деревянной, словно кто сдавливает её со всех сторон. Глаз совсем заплыл, щёку тянет вниз и, как что-то прилепленное, она трясётся при ходьбе. Изверга тут же наказывают, а меня стыдят:
– А ежели он тебе в печь велит лезть, полезешь?
– Не-е, – реву я, – в печь не полезу-у…
– И на том спасибо, – говорит дедушка. – Поди, жала выну.
Двое нас в комнате – я и Светланка. Почему мы вдвоём и никого больше нет, не знаю. Нам скучно, мы уже во всё переиграли и не знаем, во что бы ещё поиграть.
– В жениха и невесту давай играть? – предлагает Светланка.
– Как?
– Эх, очень даже абныкнавенна. Ты будешь жених, а я невеста, и мы поженимся.
– Как?
– Эх, очень даже абныкнавенна, как все люди женяца.
– Как?
– Очень даже абныкнавенна! Ты меня любишь? Ну говори, говори…
– Я не знаю.
– Как это ты не знаешь, ежели ты жених? Смешно даже. Ну? Говори.
– Чего?
– Я тебя люблю.
– Я тебя люблю.
– Ой, и я тебя тоже… Ну? Чего молчишь? Говори.
– Чего?
– Давай поженимся?
Я повторяю.
– Давай… Ну? Чего стоишь-то?
– А чего делать-то?
– Как это – чего? А целовать кто невесту будет? Дядя?
– Я не хочу.
– А зачем тогда говорил, что любишь?
– У тебя рот шершавый.
– А ты шибздик!
– А ты дура!
– А я тебя выше! – и она встаёт на цыпочки рядом со мной.
Я тоже встаю на цыпочки.
– Нет – я.
Спор заканчивается борьбой. Я побарываю Светланку, оседлав, раскладываю её руки во всю ширину. Она почти не сопротивляется.
– Ну, кто выше?
Она начинает хлюпать носом. Я спрашиваю: «Ты чего, больно что ли?»
– Всё, – отвечает она, продолжая хлюпать, – залетела.
Я отпускаю её руки, оборачиваюсь на открытую форточку, но не вижу того, что «залетело». Подымаюсь. Светланка садится и, поджав худые ножки, объявляет:
– Теперь меня точно убьют.
Я не понимаю, что и куда залетело и почему её за это должны убить, и спрашиваю её об этом.
– Эх, ты что, ля-ля что ли? Ни что залетело, а я залетела. И теперь у меня будет расти живот, и я рожу. А как мы не по-правдашному ещё жених и невеста, меня сразу убьют.
Я хочу возразить, что детей «надувает ветром», но понимаю, что, верно, это не так, и смотрю на Светланку в ужасе. Не могу