еще не был погребен, а она уже заботилась обо всем необходимом в подобных случаях, о чем ее сын не говорил с ней из деликатности. Она объявила, что не желает, чтобы для нее составляли особый двор, и получила от Императора согласие, чтобы чины его двора служили также и его матери.
Немного спустя после восшествия на престол Император назначил фрейлиной княжну Варвару Волконскую, первую в его царствование. По обычаю она получила шифр Императрицы, и все фрейлины Великой Княгини Елизаветы тоже получили шифр Императрицы Елизаветы. В тот же день Императрица Мария, узнав об этом простом и обыкновенном в таких случаях назначении, потребовала от Императора, чтобы впредь все фрейлины и придворные дамы носили портреты и шифр обеих Императриц. Этот случай не имел примера в прошлом, но в то время Императрица могла получить все от своего сына.
Едва прошли шесть недель траура, она стала появляться в публике и делала из этого большую прислугу, постоянно повторяя Императору, что ей многого стоит видеть хотя бы издали лиц, про которых она знает, что они принимали участие в сговоре против ее супруга, но что она приносит это чувство в жертву своей любви к сыну.
Она заставила написать с себя портрет в глубоком трауре[52] и раздавала копии всем.
В мае–месяце она отправилась в Павловск, оставленный ей, как и Гатчина, по завещанию покойного Императора. Там она вела рассеянный образ жизни, более блестящий, чем в царствование Павла I. Она делала большие приемы, устраивала прогулки верхом. Она разбивала сады, строила и вмешивалась, насколько возможно, в государственные дела[53].
Эти подробности необходимо привести, чтобы дать понятие о том положении, какое заняла вдовствующая Императрица после смерти своего супруга. Возвратимся к телу несчастного Императора.
Оно было выставлено в Михайловском дворце. Он был раскрашен, как кукла, и на него надели шляпу, чтобы скрыть раны и синяки на голове. Через две недели его похоронили в крепости, и Павел I был положен вместе со своими предками[54]. Весь двор следовал за шествием пешком, также вся Императорская фамилия, за исключением двух Императриц. Императрица Елизавета была больна. Императорские регалии несли на подушках. Обер–гоф–мейстеру, графу Румянцеву, было поручено нести скипетр. Он уронил его и заметил это, пройдя двадцать шагов. Этот случай дал повод многим суеверным предположениям.
Энтузиазм, внушаемый Императором Александром, достиг своего апогея. Все его друзья возвратились в Петербург или по собственному почину, или вызванные им. В столицу съезжались, тогда как в конце царствования Павла Первого она почти опустела от большого количества высланных, а также от боязни этого, приводившей к тому, что многие уезжали добровольно. Анархия заступила место самого строгого правления. Появились вновь всякого рода костюмы, кареты мчались во весь опор. Я сама видела гусарского офицера, скакавшего верхом по набережной тротуара с криком: «Теперь можно делать все,