разрешившую частное фермерство только «в тех отдаленных горных областях и бедных отсталых регионах, а также тем производственным бригадам, которые давно зависят от перепродаваемого государством зерна, ссуд на производственную деятельность и социальных пособий» и только в том случае, если «массы утратили веру в коллективное хозяйствование». Другими словами, деколлективизацию разрешили лишь там, где коллективизация провалилась. Понятно, какими политическими мотивами руководствовался центр: он опасался, что декол-лективизация может подорвать социалистический строй, основой которого, как считали в то время, является коллективная собственность. Однако в сельских районах, где «массы утратили веру в коллективное хозяйствование», подрывать было нечего. Таким образом, в бедных районах, в которых социализм потерпел крах, реформа не могла привести к политическим потерям. Стремясь минимизировать возможные политические последствия аграрной реформы, китайское правительство, само того не ведая, проложило путь революции в самом слабом секторе экономики, где сопротивление реформам было минимальным. Между тем многие сельские районы Китая опробовали частное фермерство еще до того, как запрет на него был ослаблен в 1980 году. Именно поэтому китайское правительство пошло на уступки. Пример деревни Малая Гора, достижения которой активно пропагандировал Вань Ли, стал важным аргументом. Но даже после частичного снятия запрета в 1980 году китайские власти потратили больше года на споры, прежде чем официально признать частное фермерство в январе 1982-го. Столь мощное идеологическое сопротивление отчасти объясняется тем, что Мао Цзэдун неоднократно ссылался на частное фермерство как на типичное проявление капитализма, которое, как он считал, может помешать достижению социалистических целей – общего благоденствия и экономического равенства. Сторонники фермерства отмечали его несомненную эффективность – способность воодушевить крестьян и увеличить производство сельхозпродукции. Если власти рассматривали практику как единственный критерий истины, они должны были согласиться с превосходством фермерства над коллективным хозяйствованием. И прагматизм возобладал: частное фермерство в конце концов было признано основой аграрной политики.
Согласно официальной версии, индивидуальное предпринимательство в аграрном секторе негласно расцветало исключительно в деревнях провинции Аньхой, а центральное правительство распространило этот опыт по всему Китаю (см., например: Zheng Tougui 2009: 233). Однако подобная интерпретация событий не соответствует действительности. Фермерские хозяйства возникли в Оычуани за два года до описываемых событий; еще важнее то, что о них едва докладывали «наверх» – до тех пор, пока центральное правительство не санкционировало подобную практику. Известно, что частные фермы существовали в провинциях Гуйчжоу, Ганьсу, Хэнань, а также во Внутренней Монголии (Wu Jinglian 2005: 112). Скорее всего, возникали они и в других местах (Du Runshen 1998: 214). Власти не смогли бы так быстро и успешно провести аграрную реформу без