Мы были такие разные.
– Угу, – негромко соглашаюсь я.
У них не было совершенно ничего общего. Тоби, спокойный и неподвижный (пока не садился на лошадь и не становился на скейт), и Бейли, которая ходила, говорила, думала, смеялась, веселилась со скоростью света. И сама была ярким светом.
– Ты напоминаешь мне ее, – произносит он.
Я еле сдерживаюсь, чтобы не выпалить «Да ладно! А вел ты себя так, будто я печеная картофелина», но вместо этого говорю:
– Вовсе нет. Мне мощности не хватит.
– Тебе как раз хватит. А вот у меня с этим напряженка, – признается он. Как странно, теперь это он звучит, как говорящая картофелина.
– Бейли так не думала, – говорю я.
Его взгляд тут же теплеет, и это невыносимо. Что нам делать со всей этой любовью?
Он недоверчиво мотает головой:
– Мне просто повезло. Эта книга про шоколад…
Меня наотмашь бьет воспоминанием: Бейли спрыгивает с камня в день их встречи. Тоби вернулся верхом на скейте. «Я так и знала, что ты придешь! – воскликнула она, подкинув книгу в воздух. – Прямо как в этом романе. Так и знала!»
Похоже, что Тоби проигрывает в голове тот же день. Наша вежливая веселость мигом заржавела. Все глаголы в прошедшем времени навалились на нас и грозят раздавить.
На лице Тоби понемногу проступает отчаяние. Наверное, как и на моем.
Я оглядываю нашу огненно-рыжую спальню, этот оранжевый цвет, которым мы замазали дремотно-голубой, украшавший наши стены многие годы. Бейли сказала тогда: «Если это не сможет изменить наши жизни, то я не знаю, что сможет. Это, Ленни, цвет необычайности». Помню, я подумала тогда, что не хочу, чтобы наши жизни менялись, и не понимаю, почему Бейлз этого хочет. А еще подумала, что мне всегда нравился голубой.
Я вздыхаю:
– Я очень рада, что ты пришел. Я несколько часов просидела в шкафу Бейли. Совсем с ума сошла.
– Хорошо. В смысле, хорошо, что ты рада. Я не знал, стоит ли тебя беспокоить, но мне тоже не спалось… Выделывал трюки на скейте, как последний псих. Чуть не разбился насмерть. А потом оказался тут. Просидел под сливой целый час, пытаясь решить…
Его бархатный тембр заставляет меня вспомнить, что в комнате звучит и другой голос: из колонок орет солист группы, хрипит так, словно его душат. Я встаю, чтобы поставить что-нибудь помелодичнее. Вернувшись на свое место, я признаюсь:
– В школе никто не понимает, что со мной. Даже Сара.
Он откидывает голову назад:
– Не знаю, можно ли вообще понять, пока не окажешься на нашем месте. Я и понятия не имел…
– И я.
Мне внезапно хочется обнять Тоби. Мне так хорошо оттого, что сегодня ночью я не осталась один на один со всем этим.
Он, нахмурившись, опускает взгляд на свои ладони, будто собираясь с духом. Я жду.
И жду. И жду.
Все еще жду. Как Бейли выносила эту тишину в эфире?
Когда он поднимает глаза, лицо его полно сострадания. Настоящий котеночек. Слова льются из него, наплывая друг на друга:
– Я никогда не встречал сестер,