истое шампанское, и пузырьки на его поверхности лопались, разбрасывая вокруг себя крохотные фейерверки. Мужчины чокнулись.
Разговор происходил за столиком летнего ресторана «Фиалка», сохранившегося с тех незапамятных пор, когда на месте стадиона «Динамо» располагался публичный городской сад домовладельца Панаева. Молодого худощавого человека, которого расхваливали Гиви и его носатый товарищ, звали Вахой, а если быть точнее, Вахтангом Георгиевичем Геворгадзе, и был он центральным нападающим тбилисской команды «Динамо», приехавшей в Казань на всесоюзные соревнования по футболу на кубок Центрального Совета спортобщества «Динамо». Это он забил сегодня решающий гол в матче с командой Еревана, был героем дня и вообще любимцем местного грузинского землячества.
– Спасибо, спасибо, – сдержанно отвечал на похвалы Ваха и косился на столик у окна. То есть, разумеется, не на сам столик, а на двух девиц в легких платьицах с накрахмаленными воротничками и в белых носочках, которые пили боржоми и тоже изредка поглядывали на него, весело перешептываясь. Особенно хороша была та, у которой на пухленьких щечках около носа были рассыпаны веснушки. Но веснушки веснушками, а главное – впечатляющая грудь, которая так и просилась под мужскую ладонь. Впрочем, вторая тоже была ничего – прекрасное сложение, загорелые ноги немного расставлены, из чего опытный мужской взгляд мог сделать однозначный вывод, что перед ним не робкая девушка, а женщина с опытом.
Ваха глотал слюнки. Куда лучше бы ему сидеть сейчас за тем столом, у окна, в обществе прелестных и доступных девиц, чем выслушивать от земляков их занудные дифирамбы.
– Нет, это тебе спасибо, дарагой, за твою игру, – не унимался носатый. – Сделал этих армяшек, как малых детей, а!..
Вахтанг в очередной раз рассеянно кивнул.
– Пачему ты меня не слюшаешь, э? – спросил вдруг носатый, заметив, что Ваха смотрит в другую сторону.
– Да слушаю, слушаю, – отмахнулся Ваха. Грудь и веснушки – это, конечно, хорошо, но, с другой стороны, ноги…
– Нет, не слюшаешь, – нахмурил брови носатый. – С тобой, дарагой, земляки каварят, они ждали тэбя, как радного, а ты не слюшаешь. Пачему?
– Ну, теперь я слушаю, – повернулся к нему Ваха и посмотрел в упор. – Говори, дорогой.
Носатый слегка насупился:
– Ты что, злишься? Пачему злишься? Он ведь злится, Гиви, слушай, э?
Тот неопределенно мотнул головой.
– Панимаю, мы тэбе надоели, э? Ты нас не уважаешь? – продолжал обижаться носатый. – Ты думаешь, если у тэбя папа секретарь республиканского комитета, то ты можешь сэбя так с нами вести, э? Нехарашо, – закачал он головой.
– Как вести? – устало спросил Ваха.
– Иг-но-ри-ровать, – по слогам произнес носатый не частое в его обиходе словечко и вонзил свой взгляд прямо в зрачки Вахе.
– Не надо ругаться, – примирительно произнес Гиви. – Давайте лучше випьем.
– Я больше не хочу, – ответил Ваха, отодвинув от себя бокал, и снова бросил откровенный взгляд на девушек у окна.
– Ты слишал? – подскочил на своем стуле носатый. – Он не хочет с нами пить!
– Мне нельзя, у меня режим, – стараясь вздохнуть посокрушенней, сказал Ваха.
– Ты слишал, у него рэжим! – уже вовсю кипел носатый. – Он нас нэ уважает! Пошли отсюда, Гиви!
Носатый поднялся и, небрежно бросив две крупных купюры на стол (хотя, чтобы рассчитаться, вполне хватило бы и одной), стремительно пошел к выходу. За ним, пожав плечами и виновато оглядываясь, засеменил Гиви. Центрфорвард не стал их удерживать. Когда они вышли из ресторана, поднялся и вразвалочку подошел к столику у окна:
– Вы позволите?
Веснушчатая хихикнула. Ее подруга посмотрела на Ваху карими, с поволокой, глазами и произнесла томным грудным голосом, как у одной из киноактрис, фамилию которой Ваха не помнил:
– Пожалуйста, присаживайтесь.
Оказавшись между двумя девушками, Ваха почувствовал себя словно могучий дуб меж двух березок. Инициативу, ясно, надлежало брать в свои руки, но прежде следовало впечатлить интеллектом.
– А вы, кстати, знаете, что это за ресторан?
Женщина с бархатным голосом произнесла:
– Разумеется. Это ресторан «Фиалка».
Ваха улыбнулся:
– Верно. Он тут с тех самых пор, когда на месте стадиона «Динамо» был публичный городской сад домовладельца Панаева, – вспомнил он слова экскурсовода, который после первой игры показывал им достопримечательности Казани. Ваха вдруг поймал себя на том, что стал даже говорить с его интонациями. – Тогда ресторан именовался ресторацией, и дамы после театрального представления могли откушать здесь горячего шоколада с пирожными и бланманже в хрустальных розетках, исполненных в виде уточек и зайцев, усыпанных медовыми орешками, и запить их Шато-ла Шапелем урожая 1867 года. Мужчины же не упускали случая хлопнуть рюмку-другую очищенной и заесть ее осетриной с хренком или паштетом из гусиной, а лучше заячьей печенки.
Веснушчатая