и крась подоконники.
– Тебе, Мятлин, спортзал доверяю, – говорил одноногий трудовик, вручая ведро с краской и кисть. – Оправдаешь доверие?
– Доверие… – с тоской отзывался Женька. – Зал же большой очень!
– Так и практика не завтра заканчивается. Иди, короче, работай. Только нормально – не так, как автомат делал…
Борис Сергеич намекал на Женькин «шедевр» – деревянный автомат Калашникова, который он делал вместе со всеми в первом полугодии. Худо-бедно ему удалось выстругать цевье, ствол и закругленный магазин; вот только соединяться вместе отдельные части отказывались. Точнее, соединялись, но целое напоминало скорее оружие для стрельбы из-за угла (ствол основательно уводило влево). Когда трудовик поднял Женькино изделие над головой, класс грохнул от хохота. Потом, говорили, испорченную заготовку отдали Рогову, тот в два счета довел автомат до ума, только от этого было не легче. Вот уж кто ухохотался, наверное; еще и Лорке потом наверняка рассказал, этого Севка не упустит…
Радовало одно: он работал в одиночку, значит, мог сколько угодно воображать и сочинять, разделывая недоброжелателей под орех. Трудовика он представил одноногим пиратом Джоном Сильвером, тому разве что попугая не хватало, только вместо слова «пиастры» он бы орал: «Работай! Работай!» Себя же он воображал Томом Сойером, хитроумным и находчивым, между прочим, сумевшим с легкостью увильнуть от обязанности красить забор. Вот если сейчас кто-то войдет в зал, он сделает так, что тот будет красить вместо него. Размазывая вонючую краску, Женька поглядывал на вход, но никто в дверях не показывался.
Оставив подоконник недокрашенным, он вышел в коридор, чтобы вскоре оказаться у двери, на которой висело мультяшное изображение зайца с волком и табличка: «Живой уголок». Из-под двери тянуло животным запахом, и Женька затормозил, размышляя: зайти? Или ну его? Среди четвероногих (а также летающих и плавающих) друзей проходила практику Лорка, но пахнет в этом уголке… «Ладно, перехожу Рубикон!» – подхлестнул он себя крылатыми словами.
Ни Лорки, ни еще кого-то за дверью не оказалось. Жевали клевер кролики, щелкали крючковатыми клювами клесты, а вот люди отсутствовали.
Лорка появилась внезапно, с прикрытой материей клеткой в руках:
– Привет. Тебя уже отпустили?
– Ушел на перерыв. А ты скоро заканчиваешь?
– Не скоро, – ответила озабоченно. – У нас хамелеон заболел.
– Хамелеон?!
Когда она сдернула материю, взгляду открылась травяная подстилка, на которой лежала странного вида серая ящерица. Она сохраняла неподвижность, огромные в сравнении с тщедушным тельцем глазницы были прикрыты, из-за чего складывалось ощущение, что рептилия приказала долго жить.
– Он живой вообще-то?
– Живой, но болеет. Я его на солнце сейчас греться носила: это же южная ящерица, ей тепло нужно…
Поставив клетку на подоконник, Лорка постучала по ней пальцем, но хамелеон не среагировал. А Женьке почему-то вспомнился рассказа Чехова. В принципе, можно было блеснуть – Лорка-то «Хамелеона»