тысяч дореволюционных граммофонных пластинок – все в великолепном состоянии. Когда я приехал, он в одной из недействующих церквей проводил вечер для публики, прокручивал эти свои пластинки, очень интересно рассказывал. Это и есть интеллигент, а не образованец. Моё возвращение в Новгород – это вечера, проведенные в разговорах с Яниным. Конечно, он жаловался, говорил, что не то нынче время. Раньше интерес был больше к истории, к нашей работе. Сейчас, говорит, мы мало кому нужны. Но это не значит, что снижается темп работы. Каждое лето – новые уникальные находки.
Что сейчас в Новгороде для меня особенно важно. До болезни я активно занимался проблемой реституции. Позиция моя однозначна: никому ничего не должны отдавать – мы победители! Но я первый в стране поставил вопрос о том, что нам нечего стесняться того, что у нас есть те или иные ценности. Следовало прекратить врать, что нет у нас золота Шлимана – немцы ведь знали, где оно лежит. Мы должны отвечать, как Наполеон, который вывез ценности из Италии, из других стран. Когда ему сказали, что он обязан всё вернуть, получили в ответ: «Приходите, берите… Если сможете».
И благодаря этой позиции удалось показать тогда и выставку рисунков из Бремена, золото Шлимана и коллекцию Кенигса, вокруг которой сейчас идут споры. Мы никому ничего не должны. Это Хрущёв с барского плеча Дрезденскую галерею вернул ГДР. Это такое же его преступление, как закрытие церквей и сжигание 200 тысяч лошадей. Нельзя было так просто возвращать, даже дружественной нам стране. Надо было сразу ставить вопрос: вы нам возвращаете одно, мы вам другое. Хороши благородные жесты, когда говорят: «Ой, война кончилась». Мы же до сих пор кости разгребаем и последствия этой войны расхлебываем. В перестройку я очень активно включился в проблему, несмотря на то, что очень многие демократы пытались меня выкинуть из комиссии по реституции. Там заседали ельцинские прихвостни, бурбулисовские прихвостни – они знали, что при мне им воровать не удастся. Сейчас один факт. Мы с покойным Фёдором Поленовым и с профессором Московского университета Алексеем Расторгуевым вели переговоры как раз по поводу «Бременской коллекции». Предложение наше было очень простое. В наличии 362 листа рисунков – все первоклассные. Со стороны Германии – отцы города Бремена, возраста такого, что они могли и воевать в своё время. Переговоры были очень непростые. Но наши позиции были сильны. Мы сказали: «Вот десять лучших рисунков – Дюрер, Боттичелли – вы их оставляете нам, и мы их официально выставляем в наших музеях». Остальные действительно были вещи менее интересные, что, впрочем, не значит, что мы их задарма отдадим. Вы нам за это восстанавливаете разрушенный Новгород. И первой я предложил церковь Успения на Волотовом поле, которая была в таком же состоянии, как когда-то Спас на Ковалёве. Вы нам будете давать деньги, причём никаких переводов через центр. Создаётся комиссия с вашей стороны, комиссия с нашей стороны – реставраторы, которые определяют, сколько необходимо денег на реставрационный процесс под отчёт. Столько-то