сказать еще, что тут везде палеными волосами несет, раз она ими, видно, топит, да прикусил язык.
– Вставлю себе и буду видеть хоть полдня. А пока буду видеть – позову коз диких, стадо-то мое волки повытаскали в этом году, сарай пустой стоит. Ну да нет уже и тех волков, кончились. – Буга облизнула ошметки губы, словно вспоминая вкус. – А без глаза не помню я слова, как живого зверя приманивать.
– А если я прочитаю? – простодушно предложил Лют.
– Я те, падло, прочитаю! – прикрикнула ведьма.
– Глаз один?
– Один. Работа как раз на эту плату. Лишнего я не беру.
Буга обошла вокруг него, принюхалась. Руки уже затекли держать холодное тяжелое тело.
– Дым чую, – сказала ведьма. Лют возвел очи горе́. – Смерть чую, навряд помогу. Конь плохой. Не деваха – давно женщина. И марена. Она в красном, да?
– Да, – ответил Лют. – Так все плохо?
– Тут, у частокола, не разберу, все смертью пахнет, да и дымом, – сказала Буга.
Ну да, подумал Лют, наконец-то дошло.
– Пошли в дом. Коня тогда… Управишь. Конь плохой.
– Вроде шел нормально.
– Шел, шел, дошел. Дальше ему не идти. А ты ступай за мной. Да не вздумай оружие в дом тащить! Чужого железа нельзя. Меч на седле оставь, никому он тут не нужен. А пистоль давай. Гляди-ка, вот в поленницу засуну.
Лют молча согласился. Даже перетерпел ведьмину лапу, пока она вслепую вынимала пистолет. Тот был заряжен, капсюль вставлен, для выстрела оставалось только взвести курок. И спустить его.
– Осторожно, – сказал Лют.
– Обучена, – огрызнулась Буга, засовывая оружие в дрова. Лют вздохнул.
Они вошли в тесные сени, а после – в просторную, но захламленную комнату. Тепло, с изумлением подумал Лют, тут тепло!
Было темно, только в очаге пылал огонь.
– Клади, – Буга указала на широкий низкий стол из горбылей срезом вверх. Он был весь в жиру, аж лоснился, янтарно-желтый в пламени, по краям грязный. Лют с облегчением положил тело и осмотрелся.
Под высоким потолком проходили круглые брусья балок, маленькие оконца смотрели на две стороны света, каменный очаг занимал четверть комнаты, рядом стоял еще стол, поменьше и повыше, с неприглядным железным инструментом и стопкой тряпок. На стенах были там и тут набиты полки с глиняными и редко стеклянными бутылями и пузырями; а где было ничем больше не занято – сушилась трава. Над окном висела здоровенная, с человечью, сухая рыбья голова без зубов.
Ведьма разрезала красное платье, не церемонясь. Отхватила полосу от подола длинным, как раз свиней колоть, обоюдоострым ножом. Остальное бросила в огонь. Она ворочала голое тело легко, без усилий, как соломенную куклу. Делала все споро, как зрячая.
Запахло жженой тряпкой.
Без одежды девушка казалась старше. По бледной коже ползали блики открытого пламени, во впадинах и под боками плескались чернильные тени. На плече Лют увидел татуировку, перо. Такое ставили, если кто хорошо умел на ножах. У Люта пера не было.
Ведьма сунула Люту охапку свечей.
– Зажги.