хмыкнул капитан. – Глеб, это я тебя умоляю, не фантазируй.
– Да при чем тут мое воображение? Все очень логично. Получается, что изображенная на пергаменте звезда «говорит».
– Так все же говорит или умоляет? Говорит с кем? Умоляет кого?
Глеб замялся и засопел в трубку.
– Думаю, ответ следует искать на оторванной половине.
– И где же она?
– Скорее всего, дома у Гонсалеса.
– Ты предлагаешь расколотить все остальные статуэтки?
– Как вариант.
– Да я же самолично их все отсмотрел. Прорезь была только у коровы. А внутри остальных одна пустота. Мы там с двумя коллегами потом еще раз в шесть рук все прочесали. И ничего.
– И ничего, – эхом отозвался Глеб. – Ладно, дай мне время подумать и кое с кем посоветоваться.
Выяснив, что Буре уехал за город, Глеб отправился к нему на дачу. И дом, и участок, принадлежавшие Борису Михайловичу, служили ярким доказательством того, что в жилах профессора текла немецкая кровь – овощи с грядок претендовали на диплом ВДНХ, безупречную геометрию клумб можно было проверять самыми высокоточными приборами, и все равно не найдешь и тени погрешности, а оконные стекла блестели так, что руки соседских пацанов сами собой тянулись к рогаткам.
Глеб застал профессора за необычным занятием. Борис Михайлович с мастерком в руке, периодически сверяясь с фотографией Колизея, придавленной к земле бокалом вина, выкладывал из камня некое подобие миниатюрного амфитеатра. Три яруса каменных сидений полукругом опоясывали врытую в землю шашлычницу и огромную каменную столешницу.
– Что это вы строите? Храм Священного Гриля?
– Берите выше. Это будет настоящий кулинарный театр! – с гордостью объявил профессор, полностью разделявший неизбывную любовь Глеба к вкусной еде.
– Когда открытие?
– Недели через две.
– А что дают на премьере?
– Барашка.
– Хочу билет в партер, – умоляющим тоном попросил Глеб.
– Не волнуйтесь, у вас абонемент, – с улыбкой заверил его Борис Михайлович и отложил мастерок. – Ну-с. С чем пожаловали?
Они уселись на веранде с видом на уходящую за горизонт реку. Насладившись буйством летнего пейзажа, Глеб поделился с Буре своими догадками.
– Хм. Значит, вы думаете, надпись на пергаменте тоже следует читать наоборот? – уточнил профессор.
– Да, опять бустрофедон.
– Ну почему сразу бустрофедон? – возразил Буре. – Мало ли кто может начинать с правой стороны. Спросите китайца или японца, как ему сподручнее писать, и он ответит, что гораздо удобнее делать это, когда целиком видишь поле будущего иероглифа, а не перекрываешь его рукой, то бишь справа налево.
– Согласен. Но меня больше волнует другое. Что может означать слово orat применительно к звезде?
– А вот здесь-то как раз все понятно. Боюсь, я не совсем согласен с вашей трактовкой. Думаю, звезда ни с кем и ни о чем не говорит. Она указывает.
– Указывает?
– Ну да.
– А на что?
– Не знаю. Например,