изучала белки вредных для свиноидов биоформ и модифицировала их рецепторы, чтобы те не взаимодействовали с клетками свиноидов, или создавала лекарства-блокираторы.
– Это очень просто, – говорила она Джимми, когда на нее находил стих объяснять. – Плохие микробы и вирусы хотят залезть в клетки через специальные двери и съесть свиноидов изнутри. А твоя мамочка делает для этих дверей замки. – Она показывала на мониторе клетки, микробов, как микробы лезут в клетки, заражают их, и клетки лопаются, увеличенные изображения белков, лекарства, которые мама тестировала. Они походили на прозрачные банки со сластями в супермаркете, что продаются на вес, круглые, разноцветные, длинные лакричные жевательные шнуры. Клетки тоже были как прозрачные банки с крышками.
– Почему ты больше не делаешь замки для клеток? – спрашивал Джимми.
– Потому что я хочу сидеть дома, с тобой, – говорила она, глядя куда-то поверх его головы и дымя сигаретой.
– А как же свиноиды? – тревожился Джимми. – В них же попадут микробы! – Он не хотел, чтобы его друзья-звери лопнули, как зараженные клетки.
– Теперь этим другие занимаются, – говорила мама. Казалось, ей теперь все равно. Она разрешала играть с картинками на ее компьютере, а когда Джимми научился запускать программы, позволила вести компьютерные войны – клетки против микробов. Мама говорила, что ничего страшного, если он что-то испортит, данные уже все равно устарели. Но иногда – в те редкие дни, когда мама бывала оживленной, порывистой, деловитой, целеустремленной, – она сама любила повозиться с компьютером. Ему нравились эти дни – когда она вроде радовалась жизни. В эти дни она и говорила с ним по-дружески. Она была настоящей матерью, а он – настоящим сыном. Правда, эти моменты так и оставались моментами.
Когда она ушла из лаборатории? Когда Джимми пошел в школу «ОрганИнк», в первый класс, на полный день. Странно: если она хотела сидеть дома ради Джимми, почему бросила работу, как раз когда он перестал бывать дома? Джимми так и не понял, почему, а тогда был слишком мал и даже не задумался. Знал только, что Долорес, няню с Филиппин, которая раньше у них жила, уволили, и он очень по ней скучал. Она называла его Джим-Джим, улыбалась, смеялась, готовила яйца, как ему нравится, пела песенки и баловала его. Но Долорес пришлось уйти, потому что теперь с ним всегда будет его настоящая мама – мол, это же хорошо, – а ведь никому не нужны две мамы, правда?
Нет, нужны, думает Снежный человек. Еще как нужны.
Снежный человек ясно видит свою мать – мать Джимми, – как она сидит за кухонным столом, все еще в утреннем халате, а он возвращается из школы обедать. Перед мамой стоит нетронутая чашка с кофе, мама смотрит в окно и курит. Халат ярко-малиновый – Снежный человек до сих пор нервничает, когда видит этот цвет. Как правило, мать не готовила обеда к приходу Джимми, и ему приходилось все делать самому, а она только сухо распоряжалась («Молоко в холодильнике. Справа. Да нет же, справа. Ты что, не знаешь, какая рука правая?»). Голос такой, будто она смертельно устала;