сивиллами и сиренами, он всегда чувствовал себя неловко, находясь в мастерской с обнаженной моделью, даже несмотря на рабочую обстановку{225}. По этому поводу приводится немало его высказываний, но безоговорочно доверять тем, кто их цитирует, нельзя: тема дает благодатную почву для домыслов, так что возникает уродливое смешение дилетантского психологизма и пошлых фантазий. Жан Ренуар, сын художника, рассказывает, как его отец вспоминал один эпизод – тогда Сезанн якобы сказал: «Я пишу натюрморты. Натурщиц боюсь. Шлюхи только и ждут, чтобы вас облапошить. Все время приходится быть настороже, и упускаешь мотив»{226}.
Эти слова стали цитировать после публикации эссе Мейера Шапиро «Яблоки Сезанна» (1968), ныне считающегося классикой искусствоведения. Шапиро – поистине выдающийся историк искусства. Но психологический и биографический методы не являются его сильными сторонами. Эссе дает психологическую трактовку яблок или, скорее, личности художника – трактовку, в значительной мере основанную на комплексе сексуальных неврозов, подавляемых импульсах, сублимациях и фрустрациях. Работа изобилует такими тропами, как «самоподавление», «боязнь собственных влечений», не говоря о «неизбывном материнском следе» и «конфликте в отношениях ребенка с родителями». Предполагаются глубоко усложненные, невротические отношения с женщинами. Творчество и жизненные обстоятельства остаются в стороне. «Картины Сезанна… с обнаженными выдают тревогу, которую он неизменно испытывал, выражая свои чувства по отношению к женщинам. Изображая обнаженную… он чаще всего скован или ожесточен. Для него не существует золотой середины – простых радостей»{227}.
В подтверждение Шапиро приводит слова Сезанна, адресованные Ренуару. «Шлюхи» – достаточно крепкое словцо, и смысл сказанного одновременно скандальный и интригующий. Но если вдуматься, Сезанн имел в виду совсем не то, что вкладывали в эту реплику Шапиро и его последователи. Даже без учета вторичности пересказа и полувекового интервала принятый перевод известной фразы, брошенной художником, скорее дезориентирует. Сезанн говорил не о «шлюхах» (lessalopes, lesputes). Он имел в виду этаких «фиф», «негодниц» (les bougresses), а это менее сильная семантика и более расхожий оборот речи. (Например, применимый к бумажным цветам – они хоть и неживые, но все равно со временем меняются: «Ces sacrées bougresses, elles changent de ton à la longue»[28]){228}. Кроме того, он не просто сказал «упускаешь мотив». Сказано было: «Мотив от вас ускользает» («Le motif vous échappe»). Суть этих реплик скорее в профессиональной неудовлетворенности, а не в сексуальных переживаниях. Это разговор, а не исповедь. Обращаясь к художнику, Сезанн сетует, что натурщицы меняют позу. Если ты невнимателен, они будут шевелиться, нарушится композиция, и вся работа насмарку. А когда следишь за ними, то отвлекаешься – и ускользает мотив. Ожидать неподвижности нельзя даже от профессиональных натурщиц: Золя услышал