застряли у Рауля в горле. Он часто мечтал о том, что скажет герцогу, если тот выделит его из толпы собратьев, но теперь, когда этот момент настал, понял – лишился дара речи. Быстро взглянув на Вильгельма, юноша выпустил копье и, упав на колено, поцеловал руку герцога.
Вильгельм оглянулся, словно для того, чтобы убедиться, что их никто не слышит, и вновь перевел взгляд на склоненную голову Рауля.
– Ты – тот самый рыцарь, что бережет мой сон, – сказал он.
– Да, монсеньор, – только и смог пробормотать в ответ Рауль, спрашивая себя, откуда герцогу это известно. Выпрямившись, юноша вымолвил то, что в этот момент представлялось ему самым важным: – Монсеньор, ваше копье… оно не должно было сломаться.
Вильгельм коротко рассмеялся.
– Изъян в древке, – обронил в ответ.
– Сир, умоляю вас: поберегите себя! – жарко прошептал Рауль.
На мгновение его глаза встретились с проницательным взглядом герцога. Тот коротко кивнул и вернулся обратно к группе охотников, наблюдавших за тем, как свежуют и разделывают медвежью тушу.
Глава 3
После охоты на медведя Рауль ощутил усилившуюся враждебность в окружающем воздухе, враждебность, на сей раз направленную против него самого. Мужчины, недовольно кривясь, разглядывали досадную помеху; юноша испытал сомнительное удовлетворение, осознав, что заговорщики – если только они и впрямь были заговорщиками, а он не поддался собственному воображению, сыгравшему с ним злую шутку, – считают его препятствием для успешной реализации собственных планов. Отныне юноша взял себе за правило держать ухо востро, а кинжал – под рукой. И когда во время охоты на оленя мимо его головы просвистела стрела, Рауль решил, что кто-то просто промахнулся, неверно взяв прицел, но, оступившись однажды на верхней площадке лестницы и только по счастливой случайности не загремев вниз, юноша убедился: кто-то всерьез вознамерился устранить его. На второй ступеньке лежал рулон шерсти, который размотался, когда он наступил на него. Рауль был почти уверен, что его подложили туда специально; следовательно, недоброжелатели уже пронюхали о ночных бдениях юноши. Рауль всегда первым спускался по лестнице утром и, не остановись он тогда на верхней площадке, прислушавшись к голосу интуиции, наверняка кубарем скатился бы вниз по лестнице, сломав себе если не шею, то уж руку или ногу точно.
Посему он ничуть не удивился, получив как-то вечером, перед самым ужином, предостережение от Гале, сказанное едва слышным шепотом. Шут, скрестив ноги, сидел на полу и жонглировал бараньими костями, но, когда мимо проходил Рауль, произнес, не поднимая головы и не шевеля губами:
– Не пей вина нынче вечером, кузен!
Рауль услышал его, однако не подал виду. За ужином он ухитрился выплеснуть содержимое своего рога на тростник под столом, улучив момент, когда взоры всех присутствующих были обращены на шута, выделывавшего акробатические трюки своими нескла́дными конечностями. Потом юноша притворился, будто пьет из пустого