собственных психических травм и недостатков. Забота о тех, кто переживает эмоциональный дистресс, может быть частью процесса исцеления самого психотерапевта. Тем не менее, работа с беженцами, перенесшими организованное насилие, связана для психотерапевта с высокой эмоциональной нагрузкой, в особенности если он идентифицируется с клиентом и имеет с ним что-то общее, например опыт иммиграции. Хотя я работала с беженцами не очень долго и таких клиентов у меня было немного, общение с ними позволило мне осознать свое сопротивление чувствам утраты, беспомощности и вины. Это те аффективные реакции, которые наиболее часто возникают у психотерапевтов, работающих с клиентами, перенесшими эмоциональные травмы или имеющими иное культурное происхождение (Comas-Diaz, Padilla, 1990; Fischman, 1991). Вопросы власти и доверия крайне важны как для психотерапевта, так и для клиентов, они оказывают существенное влияние на психотерапевтические отношения. Стремление психотерапевта контролировать процесс работы, возможно, усиливалось ощущением неуверенности в положительном исходе лечения. Эти эмоциональные реакции психотерапевта удавалось выявить и осознать в ходе супервизий и через самостоятельную художественную работу клинициста после сессий, которая позволяла ему лучше адаптироваться к потребностям клиентов.
Содержание изобразительной продукции клиентов, ее интерпретация и сопоставление с моими собственными эмоциональными реакциями на эти работы давали мне новую информацию о том, что происходит в ходе психотерапии. Однако, как показывает случай с Арамом, понимание психотерапевтом подлинных чувств клиента может происходить со значительной задержкой из-за возникновения у психотерапевта реакций, связанных с контрпереносом.
Хотя самостоятельная художественная работа после сессий проделывалась мною нерегулярно, она все же позволяла мне сохранить эмоциональное равновесие, хотя собственная художественная продукция и вызывала у меня сильную тревогу. Ставя себя на место клиентов, я могла лучше понять те трудности, которые связаны с проекцией травматичных переживаний и пугающих фантазий на художественные образы, а также сопротивление этому процессу. Занимаясь самостоятельным художественным творчеством после сессий, я испытывала определенное облегчение и могла увидеть герменевтическую ценность своих работ.
Adier G. Borderline Psychopathology and its Treatment. New York: Aronson, 1985.
Comas-Diaz L., Jacobsen F.M. Ethnocultural identification in psychotherapy // Psychiatry. 1987. 50. Р. 232–241.
Comas-Diaz L., Padilla A.M. Countertransference in working with victims of political repression // American Journal of Orthopychiatry. 1990. 60. 1. Р. 125–185.
de Andrade Y. Breaking the silence and circles of support: Assisting survivors of psychosocial trauma // Community Support of Survivors of Torture: A Manual / Ed. by K. Price. Toronto: CCVT, 1994.
Fischman Y. Interacting with trauma: Clinical responses to treating psychological aftereffects of political repression // American Journal of Orthopsychiatry. 1991. 61. P. 179–185.
Fish B. Addressing countertransference through image-making // Advances in Art Therapy / Ed. by. H. Wadeson, J. Durkin, D. Perach. New York: Wiley, 1989.
Golub D. Cross-cultural dimensions of art psychotherapy // Advances in Art Therapy / Ed. by. H. Wadeson, J. Durkin, D. Perach. New York: Wiley, 1989.
Herman J. Trauma and Recovery. New York: Harper Collins, 1992.
Hunt W., Issachoroff A. Heinrich Racker and countertransference theory // Journal of the American Academy of Psychoanalysis. 1977. 5. P. 95–105.
Kane S. Working with Victims of Organized Violence from Different Cultures // A Red Cross and Red Crescent Guide. International Federation of Red Cross and Red Crescent Societies, 1995.
Kielo J.B. Art therapists countertransference and post-session therapy imagery // American Journal of Art Therapy. 1991.