цвета, башмаки на шнуровке, за плечами рюкзачок. Вдруг батюшка сходит со своего места, подходит к этой женщине и, не говоря ни слова, разворачивает ее за плечи и выводит из храма вон. Потом точно такое же действие он совершил с еще одной старушкой. Смотрю: заходит девушка в коротенькой юбочке и в туфельках на шпильках. Идет, и цоканье ее каблучков звонко разносится по храму. Ну, думаю, милая, сейчас ты вылетишь отсюда птичкой. Но отец-схимник даже и глазом не повел в ее сторону.
Только лет через десять я снова попал в этот монастырь. Очередь к старцу была уже фантастически огромна, но меня, как священника, провели вперед и поставили человек за десять до входа в его келью. Перед самой дверью старца люди снимают обувь. Разулся и я. Думаю: «А ведь сейчас батюшка посмотрит на меня своими глазами-рентгенами и скажет: “Почему же ты так нерадиво живешь, отец Александр? Что я тебе говорил тогда? Что ты мне обещал?” Да еще и выгонит, как тех старушек». И стало мне так страшно, что даже коленки затряслись. А потом и другая мысль: «Это ты человека испугался, а как же ты будешь перед Христом стоять? Его почему не боишься?»
К счастью, батюшка меня не прогнал и даже ни в чем не укорил. Меня он, правда, не вспомнил, но подарил иконочку Угличских святых. Долго я потом голову ломал: почему именно Углич? Но когда год назад наша дочь привезла к нам с матушкой на смотрины молодого человека из Углича, я сразу понял, что это наш будущий зять.
Вообще, я заметил, что люди высокой духовной жизни никого не обличают и умеют быть требовательными только к себе, а о других предпочитают молиться. Таков закон любви.
Третий и последний раз я ездил в монастырь вместе с нашей старостой Ниной и ее внуком Санькой. Мальчик в 11 лет заболел непонятной болезнью. Сначала его укусил домашний кот, а потом у него стала внезапно и резко подниматься температура выше сорока градусов. Могла держаться час-другой и возвращалась в исходное состояние. И так повторялось в день по нескольку раз. Врачи уже «разложили» мальчика на маленькие кусочки, всего просмотрели, изучили, но так ни к какому выводу и не пришли. Санька болел полгода, и дела его все ухудшались. Нину я уже ни о чем не спрашивал. О состоянии внука говорили ее печальные заплаканные глаза.
– Слушай, – говорю я ей как-то, – а давай съездим к отцу Власию, попросим его молитв. На тебя уже смотреть невозможно.
Только не сообразили, что и так к святому человеку не попасть, а нас угораздило собраться в монастырь в выходной день, 8 марта. Что делать? С такой температурой мальчишку в монастыре на несколько дней не оставишь. Подошел к охраннику, попросил его помочь. Тот только развел руками: смотри, мол, народу сколько, и каждый со своей бедой. Посоветовал: «Попроси людей, отче, может, пропустят».
Вышел я перед людьми, рассказал про мальчика и стал просить пропустить. Решил: если нужно будет, то и на коленях просить буду. Только не понадобилось. Люди, дожидавшиеся здесь уже по нескольку дней, пропустили: «Раз батюшка просит, значит, действительно надо».
В мире, где дело есть только до самого себя, православные