тоже. Я понял недавно, что худшее, что я видел в жизни, – это не некоторые эпизоды из моего прошлого, а рыбные рынки и отделы морепродуктов и мяса в маркетах. Я понимаю, что это еда. Я не понимаю, зачем столько? Столько мяса, столько рыбы, столько всего остального? Планета же не резиновая. Это какими же надо быть мудаками, чтобы не понимать столь очевидной вещи? Почему мудрость так и не стала признаком элитности, признаком настоящего вкуса, настоящего эстетизма в высоком понимании этого заезженного в хвост и в гриву термина? Почему? Почему люди предпочитают оставаться двуногими, а не истинным венцом творения?
– Потому что мы и есть двуногие, малыш.
– Да. Да. Да. И это ужасно, потому что планета зависит от нас.
– Вьёт из меня верёвки, крысёныш, – разводил руками Стив в беседах с Джанни, и с его лица не сползала довольная улыбка.
VI
В их второе пребывание на острове, уже накануне отъезда, он сильно напугал Майкла, когда глубокой ночью зашёл в его апартаменты и прилёг на другой край кровати. Майкл всегда отличался крепким сном, а после погружений вообще спал как убитый, но на этот раз будто что-то его толкнуло. Он проснулся и, почувствовав, что не один, замер и не шевелился, пока не услышал короткий знакомый смешок, а следом за ним уже в полный голос произнесённую фразу:
– Эй-эй, спокойно, это всего лишь я.
– Что-то случилось? – садясь на кровати и натягивая на голое тело покрывало, спросил Майкл, стараясь в приглушённом свете ночника разглядеть лицо примостившегося рядом Стива.
– Ничего. Просто не спалось, вот я и решил полежать здесь, рядом с моим мальчиком. Скоро мы возвращаемся на большую землю, а там всё урывками, сам знаешь, вот и воспользовался моментом, чтобы доставить себе удовольствие.
– Каким, к чертям, моментом? – возмутился Майкл. – Я тебе что, картина в музее? Какого чёрта?
– Тихо, тихо, – сохраняя полное спокойствие, с добродушной улыбкой сказал Стив. – Ты не картина, я не в музее, я просто люблю тебя и не желаю терять времени, вот и всё.
Майкл хотел спросить у этого наглого и в то же время действительно испытывающего к нему самые искренние чувства мужчины что-то хлёсткое, пригвождающее к месту, но так ничего и не сообразил и ограничился простой фразой:
– Пошёл отсюда.
– А если не уйду? – продолжая улыбаться, спросил Стив.
– Тогда уйду я.
– Ладно-ладно, прости меня, малыш, если я заставил тебя волноваться, – сказал, вставая с постели, Стив. – Клянусь, я не хотел этого.
Майкл промолчал и молчал до тех пор, пока Стив не вышел и не прикрыл за собой дверь. Когда они встретились за завтраком, оба вели себя как ни в чём не бывало, и Майкл даже разоткровенничался и во время очередной прогулки на яхте впервые коротко, без подробностей рассказал о некоторых моментах своего детства.
– Настоящий Шекспир, мать твою, – качал головой потрясённый рассказом Майкла Стив. – Они же все умерли! Джан, ты слышишь? Это же надо! Из твоего рассказа выходит, что они фактически