что Титоренко сменит заголовок на менее бунтарский. Впрочем, и так тоже вполне неплохо.
– Жорж, мне нужно одиночество для раздумий.
– Хорошо. Вернусь наверх.
– Не только сейчас. Вообще. Я не могу так больше.
Начиналось.
– Ирина, отчего ты не желаешь ничего слышать? Придумываешь разное. Для твоей ревности нет никаких оснований. Я ведь столько раз объяснял: у меня работа, – в доказательство Бирюлев выставил перед собой газету.
– У нас достаточно средств…
– Нет. Я устал от разговоров о том, что проживаю средства жены, – репортер нисколько не лгал. Действительность оказалась не столь приятной, как представлялось, будучи двадцати одного года отроду.
– Я намерен сам нас обеспечивать, – интересно, а что бы вышло, если бы он сказал «себя»?
– Дело вовсе не в твоей работе, Жорж, – устало отозвалась Ирина. – Она ведь лишь предлог. Ты должен уйти… Уходи, прошу тебя. Прямо сейчас.
– Ты в самом деле меня выгоняешь?
– Да. Это мой дом, – жестко сказала она, но, спохватившись, тут же добавила: – Мне просто нужно подумать.
Бирюлев не раз представлял, как прозвучат подобные слова. Первое время – со страхом, а потом, пожалуй, и не без смутного тайного ожидания.
Он молча отправился в спальню и достал чемодан. Чего действительно жаль – так покидать привычный уют.
Пока что можно пожить у отца.
Бирюлев начал складывать вещи, когда вошла Ирина.
– Поклянись мне, что ты не лжешь! Что не ходишь к женщинам. Хотя о чем я прошу… Все ведь сама видела.
«Да, Иришенька! Самому удивительно, но на сей раз ты права».
Бирюлев достал нательный крест и для убедительности поцеловал.
– Клянусь.
Она прижала руку ко лбу.
– Жорж… Если я ошиблась, то… Впрочем, нет. Мне все равно нужно остаться одной. Возвращайся завтра. Пожалуйста.
Ирина вышла, но, к счастью, отправилась не обратно к роялю, а в кабинет. Вскоре Бирюлев услышал, как она позвала оттуда:
– Маша, принеси чаю.
Разбирать ли вещи обратно? Он подумал и поставил полусобранный чемодан в гардероб. Кто знает, когда застигнет очередная гроза?
Оделся, нахлобучил соломенную шляпу, подкрутил усы. Зевнул.
Дни установились жаркие. Выйдя, Бирюлев зажмурился от яркого света.
– Пончики? – поинтересовалась, неслышно подкравшись, уличная торговка.
Очень кстати. Взяв у нее хрустящий бумажный пакет, репортер подозвал извозчика и отправился к небольшому кирпичному дому на другой конец города.
Постучав дверным кольцом, прислушался, мысленно торопя ленивую прислугу. Но та не спешила. На базар ушла? Не открывал и отец. Воскресенья он обычно проводил у себя, но сегодня, похоже, как назло решил выйти в гости.
Ключ же, в довершение неудач, остался в ящике письменного стола. Бирюлев на всякий случай обшарил карманы – но лишь убедился, что память не подвела.
Возвращаться