мне не хватало, как раз вроде этого. Дай мне его, посмотришь, как красиво будет, не пожалеешь. А пожалеешь – верну.
Через некоторое время Овер позвал Авера смотреть картину. Картина и вправду замечательная получилось: в космическом пространстве звёзды и планеты летят, каждая по-своему сверкает. А в одной из планет Авер свой самоцвет узнал. Только ни радости от него здесь, ни новых мыслей. Всё в космосе растворяется.
Попросил Авер свой камень назад – и снова тот перед ним на столе засиял, как прежде. И жить радостнее, и думается лучше. И в одном этом самоцвете Авер целый космос видит.
Овер, кстати, тоже не очень огорчался. Он ещё лучше камень подыскал для этой планеты на своей картине. Все, кто его мозаику видел, были в восторге.
Аверу повезло ещё, что его самоцвет не стали обтёсывать и шлифовать. Философоведение усердно и в этом. Поэтому при знакомстве с результатами его деятельности нужна особая осторожность. Изображение учения всегда отличается от оригинала, но иногда может отличаться очень уж сильно.
Всё осложняется ещё и тем, что философоведение существует не само по себе. Многие учения считают делом своей чести самостоятельно заниматься воссозданием общефилософской панорамы. Это неминуемо превращается в создание исторического пьедестала для собственных достижений. Понятно, что такой пьедестал – неплохое приобретение для учения. Но понятно и то, что он лишь затрудняет ориентацию для человека, который ещё не стал приверженцем какого-либо учения.
Одновременно с заменой живой мудрости набором логических схем философоведение превращает каждого философа-мудреца в декоративную мумию, пусть даже священную. Нас знакомят с философом как с некоторым итоговым авторитетом, отбрасывая как раз то, что роднит с ним человека, ищущего свой путь: индивидуальную потребность во внутреннем ориентировании.
Если философоведение не служит какому-либо из учений, это ещё не означает, что оно проникнуто заботами человека о поиске жизненного пути. Гораздо больше оно будет озабочено научностью своих изысканий. Личности у него становятся именами, поступки превращаются в факты, вехи судьбы – в даты, озарения приравниваются к концепциям. Оно выстраивает философов по школам, ранжирует учения географически и хронологически, ведёт бесчисленные классификации, сплетая из них серую и скучную паутину. Наукообразные обобщения максимально обезличивают и философа, и человека, нуждающегося в философии.
Философоведение достаточно полезно – как сфера наблюдения за происходящим в философии. Но это польза скорее для человечества, нежели для человека. Впрочем, логические схемы добросовестного философоведения могут хотя бы обозначить предварительные направления возможных поисков для того, кто очень настойчив и умеет пользоваться схемами.
Можно назвать философоведение кладовщиком, подыскивающим место на своих полках-концепциях для всего, с чем имеет дело. Но можно назвать его и стражем сокровищницы.