Тяпкин, хотя и подчинялся своему «охотницкому инстинкту собаки», все-таки понимал, что охотников на дичь нет, и в ближайшее время не будет. Вот почему обозначив преступление, Тяпкин уходил с виноватым видом, словно побитый хозяином пес, получивший за верную службу пинок под зад. При этом Тяпкин смущенно и даже глуповато улыбался и если отвечал, то и ответ был глупый: «По привычке». И тут же отходил в сторону, нелепо размахивая руками, словно пытаясь взлететь к тем заоблачным высотам, откуда приходило к нему это «не могу иначе» и «по привычке».
Эта особенность его походки была предметом насмешек сельских пацанов, и насмешка всячески поддерживалась родителями. Вот такое странное, двойственное отношение было в деревне к участковому: с одной стороны вроде как гордое – «наш Анискин». С другой – насмешка, как над деревенским дурачком, не сознающим собственной выгоды ни в каком практическим деле.
На этом прервем на некоторое время наше повествование об участковом и начнем рассказывать о бабке Шпетихе.
Шпетиха жила на окраине деревни – там, где болото подходило почти вплотную к огородам, и только заросли черемухи да ивы отделяли вековую трясину от тверди земной. Если кому нужно было в район, то дорога как раз проходила рядом с бабкиным домом по кромке сухого места, там, где лесная грива плавно переходила в заросли черемушника и зыбь болотную.
Бабка была так стара, что уже никто из сельчан и не помнил её не только молодой, но и какой-либо иной, кроме вот этого, кажется, вечного облика: сухонькая, с черными, не утратившими горячечного блеска глазами. Подвижная, даже стремительная, с густой копной не то чтобы белых, а каких-то пепельных волос, дымчатой пеной укрывающих плечи, она проходила по деревенским улицам живым привидением. Издалека бабку можно было бы принять за девушку, так прям был её стан и легка походка. Однако вблизи все разительно менялась: заострившийся нос на небольшом, сморщенном как печеная картошка, лице, напоминал клюв столетнего ворона, под которым прятался крохотный рот с бесцветными, тонкими губами. «Вороньему облику» способствовали глубоко запавшие вовнутрь, щеки. Дурной приметой считалась встретиться с ней, и даже деревенские ребятишки, которым сам черт не брат, обегали бабку Шпетиху стороной.
Никто не знал, есть ли у неё родственники и откуда она сама появилась в этой деревне. Никто, кроме, разумеется, Тяпкина. Этот знал!
По документам Шпетихе выходило девяносто пять годочков, родилась она в районном селе, то есть в сорока верстах от Угренево, а как объявилась здесь, об этом и Тяпкин не знал. Из документов, что хранились в архивах НКВД-КГБ, следовало, что бабка Шпетиха была происхождения купеческого. Отца и мать расстреляли у неё на глазах в 20 году, а Таисию, или, по-домашнему – Тайку оставили в живых по малолетству. Как и где она выживала, об этом даже Тяпкин ничего не знал, но выжила, и в тридцатых годах оказалась в Угренево. С ранней молодости до глубокой старости работала Шпетиха на свиноферме. Там же, посреди свиньей, и состарилась. Дружбы она ни с кем не водила и, пожалуй,