Время в философском и художественном мышлении. Анри Бергсон, Клод Дебюсси, Одилон Редон
обнаружил, что реальный опыт человека, связывающий его с миром и определяющий способы его включения в этот мир, существенно шире, чем тот, какой считала ведущим философия рационализма; он теоретически описал (и предвосхитил) особенности мировосприятия в динамичном, многовариантном мире…»[275], – замечает И. Блауберг. Согласно Бергсону, вывод из рассуждения обладает качествами возможности и вероятности; но данное «в качестве опыта» «достоверно», причем опытную достоверность Бергсон понимает чувственно-конкретно: «кто-то видел, кто-то осязал, кто-то знает»[276]. В «Двух источниках морали и религии» приведенное высказывание характеризует опыт мистического переживания, который рассматривается Бергсоном, вслед за У. Джеймсом, как полноправный (если не высший) вид опыта. Согласно исследованиям И. Блауберг, Бергсон сделал вывод, что «в опыте мистиков проявляется нечто абсолютное»[277] (имеются в виду христианские мистики – Тереза Авильская, Франциск Ассизский, Хуан де ла Крус и другие). В. Янкелевич определяет данный аспект учения Бергсона как «мистическую философию в экспериментальном смысле слова» и характеризует метод Бергсона как «высший позитивизм, когда, чтобы узнать нечто о Боге, [Бергсон] консультируется с мистиками, испытавшими его присутствие»[278].
Более того, нельзя забывать, что именно интуиция и выступает формой опыта, с ней Бергсон сверяет все свои предположения. Так, например, в связи с «Материей и памятью» Бергсон заметил: «Есть много вопросов, на которые я мог бы ответить только при помощи бездоказательных гипотез. Но я хочу возможно ближе следовать контурам фактов, отвергая любые метафизические конструкции, наконец, вернуться к интуиции. Там, где интуиция больше ничего не сообщала, я должен был остановиться»[279]. Возражения могут вызвать такие функции и полномочия интуиции, выступающей не только инструментом эмпирического знания, но и высшим арбитром в сфере опытных данных. Однако ничто не дает нам права отрицать за методом Бергсона его эмпирический статус.
Наконец, в-шестых, вся критика науки и присущего ей способа познания касалась у Бергсона именно «наук о природе», если воспользоваться Дильтеевым понятием. Что же касается гуманитарного знания, то во времена Бергсона не сформировалась еще собственная методология «наук о духе»: психология или психофизиология, например, следовала в сфере метода путями классической физики[280]. Поэтому все возражения Бергсона были направлены именно против использования методов «позитивных наук» вне их собственной сферы исследования[281]. Думаю, теперь ясно, насколько спорно приведенное выше остро критическое суждение Пригожина и Стенгерс о заслугах Бергсона в сфере гносеологии: ведь книга этих ученых посвящена перспективам новой парадигмы современной науки, охватывающей не только естествознание, физику и химию, но и общественные, социальные и гуманитарные дисциплины.
В моей книге не ставится задача подробной характеристики бергсоновского метода, выявления его сильных сторон и противоречий. Но и сказанного достаточно для понимания очевидного