проворчал, что должен был закрыться еще час назад, а Рэмпол наконец удовлетворил свое давнее желание купить трубку, какие так часто встречаются у церковных служек. Еще его заинтересовала лавка фармацевта: огромные емкости с красным и зеленым содержимым, разноцветные пилюли – все выглядело так, словно они попали в средневековую сказку. Здесь также было заведение, которое называлось «Приют монаха», и другое, подобное ему, под названием «Коза и гроздь винограда». Но спутница отказалась посетить это заведение, поэтому Рэмпол не без сожаления проследовал мимо. Так или иначе, он был очень впечатлен.
– У вас можно постричься и побриться в сигарной лавке, – удивленно продолжал он. – В Америке такого не встретишь.
Чувствовал он себя прекрасно, даже пытка не испортила бы его ощущений. Они прошли мимо миссис Теодозии Пейн, жены адвоката, та медленно брела по главной улице, неся с собой пресловутую доску для спиритических сеансов. На ней была ужасная шляпа. Ее челюсти двигались, словно у куклы, а выражалась она при этом, как сержант или майор. Тем не менее Рэмпол с честерфилдской вежливостью выслушал все, что она сказала. Конкретно – о причудах Люциуса, «контролирующего» ее: он был непредсказуемым духом, носился по спиритической доске и изъяснялся на кокни. Дороти с опаской смотрела на лицо спутника, а потом вовремя увлекла Теда подальше от миссис Пейн – до того момента, когда он взорвался от смеха.
Около восьми часов они собирались возвращаться. Все было хорошо: уличные фонари (хотя они и напоминали гробы), сиявшие причудливым светом, крошечный магазин со звонком на дверях, где можно было купить раскрашенные позолотой пряники, и даже забытые слова комических песен. Рэмпол давно заметил в себе страсть к бессмысленным покупкам, которые он совершал по двум критериям: вещь непременно должна оказаться ненужной, но при этом у него должны были найтись на нее деньги. Обнаружив в спутнице родственную душу, которая не чуралась ребячества, он тут же предался этой страсти. Они возвращались в призрачной тьме, держа перед собой песенники и напевая «Где же ты был, Арри, на праздники?» Рэмпол периодически журил Дороти за то, что она не могла сдержать смех в трогательных местах песни.
– Это было потрясающе, – сказала девушка, когда они уже почти добрались до тропинки, ведущей к дому Феллов. – Мне никогда не доводилось находить что-то хоть сколько-нибудь интересное по дороге в Четтерхэм. Извините, но мне пора домой.
– Со мной произошло то же самое, – ответил он ей, – я только в полдень это осознал.
Они колебались некоторое время, глядя друг на друга.
– Мы могли бы как-нибудь повторить нашу прогулку, – сказал он так эмоционально, словно это были самые важные для него слова. – Не хотите ли спеть «Розы на площади Блюмсберри»?
– О нет! Доктор Фелл, конечно, старый друг, но мне нужно сохранить хотя бы остатки собственного достоинства. Кроме того, я видела, что жена полковника Гренди наблюдала за нами из-за штор все время, пока мы были в деревне. Уже поздно…
– Ну, ладно.
– И