В это время в кинотеатре «Россия» шел «Гранатовый браслет». Я говорю: ты, мамочка, сходи в кино, посмотри «Гранатовый браслет», а потом поговорим. Мама пришла вся зареванная, говорит: где дети, давай я их хоть помою. Я говорю: да я их мою!.. А потом мой муж встретился с Региной и успокоился: видно, она ему сказала, что все кончится быстро, может, даже привела примеры… Поскольку я все делала сама, работала, двое детей, помочь некому, то не было даже времени обдумать что-то, как механизм запущенный, может, это и спасало… Мы еще успели съездить на дачу к Вячеславу Алексеевичу, отцу Лена. Вскоре он умер. Наше счастье совпало с несчастьем.
– Когда вы расписались?
– 8 декабря 67-го года. Когда Лена уже выгнали из «Правды». Федя Бурлацкий ходил понурый. Мы жили на «правдинской» даче в Серебряном Бору и все искали случая побыть вдвоем, а Федор говорил: вы ни о чем не думаете, вам лишь бы целоваться. Для него это был крах. Лен легче переносил. Его перевели в «Известия». Однажды он позвонил: все, старуха, можешь отобедать со свободным человеком. Тогда и я развелась.
– В вашей жизни было много катаклизмов – как Лен их переживал?
– Внешне почти спокойно. Сначала молодость и наша любовь окрашивали все в другие тона. Но именно тогда он начал серьезно задумываться над тем, что происходит. Время «оттепели», разоблачение культа личности Сталина – он стал по-другому осматривать свою прошлую жизнь, я уверена. Но я уверена также, что и тогда он не делал ничего плохого. У него не было корыстных побуждений – искренние убеждения. Он чистый человек. Потом чешские события – 68-й год. А у него друзья в «Известиях» – Нина Александрова, Боря Орлов, которого вернули из Праги, потому что он отказался поддерживать официальную точку зрения. Лен был очень жизнестойкий. Он любил жизнь во всех ее проявлениях. Сейчас, разбирая его записи, я вижу, что он очень переживал, что ничего не может делать, никому не нужен: сначала ему не давали работать, потом не мог себя найти уже в новой ситуации. Он не был добытчиком. Он не мог пойти куда-то что-то грузить, как другие, когда денег нет. Ему говорили: напиши что-нибудь, поставь псевдоним. Не получалось. Был случай, когда он написал диссертацию за одного узбека. Я приезжаю из Ялты: узбек делает плов в котелке. Лен объясняет: он работает в инязе, диссертация даст ему возможность выращивать виноград и помидоры… Наступил торжественный момент, когда Лен начал читать ему его диссертацию. Тот изменился в лице. Он ничего не понял. Но диссертацию взял и ушел. Так с Леном часто бывало: уходили, не расплачиваясь. Я позвонила людям, которые рекомендовали того узбека, и какие-то деньги мы получили. На этом карьера Лена-диссертанта кончилась. Но он не прекращал думать. Завтракаем – хватает салфетку, что-то записывает… Тут Леня Почивалов написал, что когда произошли чешские события, Лен предложил пойти в ГУМ и разбрасывать листовки. Я говорю: как ты мог такое написать? Он говорит: 30 лет прошло, я мог забыть.
– А что тебя шокировало?
– Лену в голову не могло прийти подобное. Он не был организатор. Он был теоретик. Он хотел