учеба. Эх, гори оно огнем, давай за гривенник, себе в убыток! Для почину, первый нонешний седок будешь.
Но не было у Ластика ни двугривенного, ни гривенника. А то можно было бы прокатиться до Сверчкова переулка лихо, с ветерком. И время, потраченное на Хитровку, наверстал бы.
– Спасибо, – вздохнул Ластик. – Я пешком, мне близко.
Еще раз пожалеть о кошельке довелось на углу Покровки. Пока шел вверх по крутому переулку, весь взмок. Несмотря на ранний час, солнце жарило вовсю. Ластик снял фуражку, обмахивался ей, словно веером.
Покровка и в 1914 году, оказывается, была улицей людной. Экипажи ехали один за другим, и прохожих было полным-полно, все одеты, как в кино: у мужчин высокие жесткие воротнички, женщины в шляпках и с зонтиками, платья длиннющие, до самой земли.
А на углу Потаповского, где теперь газетный киоск, стоял мороженщик в белом фартуке и нарукавниках.
– Землянично-клубнично-клюквенно! – звонко кричал мороженщик, постукивая ложкой о свою тележку. – Бламанже, какава, дюшес, тутти-фрутти! Две копейки кругляш, с вафлей три!
Ужасно захотелось Ластику антикварного мороженого. Папа говорил, что в старину оно было очень вкусное, безо всякой химии.
Выудив заветный полуимпериал (марки можно купить и на сдачу), пришелец сказал:
– Один тутти-фрутти и один бламанже. В вафле.
Нарочно выбрал мороженое позаковыристей, какого нет в Москве XXI века.
Мороженщик покосился на золото, но монету не взял:
– Куды желтяк суешь? Сдачи нет, не расторговался. Ты б еще сотенную сунул!
Ластик сглотнул слюну.
– Скажите пожалуйста, а где тут обменный пункт?
– Чево? – подозрительно уставился на него продавец.
И пошел Ластик дальше. Вот тебе и бламанже.
Надо сказать, что и Покровка за век не очень-то переменилась. Разве что пропала большая красивая церковь, на месте которой теперь стоит большой скучный дом. Ну и вывески, конечно, совсем другие. К примеру, на месте нынешней чебуречной – кондитерская с красивым названием «Шик де Пари».
Напротив витрины, украшенной изображением огромного эклера, остановилась коляска. На тротуар спрыгнул кавалер в плоской соломенной шляпе с черной ленточкой. Подал руку барышне – она была в платье, сплошь покрытом крошечными бантиками, на ногах высокие ботинки со шнуровкой, на голове широченная шляпка с искусственными цветами и вишенками. Оба совсем молодые – по современным меркам, класса из десятого.
Ну и утеплились, по такой-то жарище, подумал Ластик, пожалев их, особенно парня. Тот был в пиджаке, а внизу еще жилет и рубашка с колючим крахмальным воротником, галстук. Как только не употеет!
Но когда поровнялся с парочкой и потянул носом воздух, понял, что ошибся. Употели, и еще как – даже густой аромат одеколона не забивал запаха.
Как же им, бедным, нелегко жилось-то в 1914 году!
Кавалер приподнял свою смешную шляпу (блеснул пробор – такой же намасленный, как у реалиста Фандорина), согнул руку бубликом:
– Милости прошу