работа доставалась более молодым сотрудникам, тогда как сам он осуществлял духовное руководство сотней с чем-то детишек, которых они разместили у себя, отвращая от жизненной стези с пристрастием к чифиру – наркотическому средству, получаемому из чайных листьев, – и направляя их на путь благочестия и набожности. Посвятив всю свою жизнь Богу, что не позволяло ему иметь собственных детей, он счел это своеобразной компенсацией.
Патриарх закрыл дверь в свой кабинет, запер ее и спустился по лестнице в главный зал приюта, где воспитанники принимали пищу и учились. В здании было четыре спальни: две для девочек и еще две для мальчиков. Имелась у них и молельня с распятием, иконами и свечами, в которой он преподавал вопросы веры. Ни один ребенок не мог оставаться в приюте, если не открывал свою душу Господу. Если они противились этому и упорствовали в своем невежестве, их изгоняли из приюта. Недостатка в беспризорниках не было. Согласно секретным данным государственных органов, к которым он имел доступ, по всей стране без крыши над головой и родительской опеки оставалось свыше восьмисот тысяч детей, стекавшихся главным образом в крупные города и живущих на вокзалах и грязных переулках. Одни сбежали из детских домов, другие – из трудовых лагерей и коммун. Многие приехали из сельской местности и сбивались в стаи в городах, словно дикие собаки, роясь на мусорных свалках и воруя. Красиков не страдал излишней сентиментальностью. Он понимал, что эти дети несли в себе потенциальную опасность и что доверять им нельзя. Вот почему он прибег к услугам бывших солдат Советской Армии, наняв их для поддержания порядка. Здание охранялось круглосуточно. Никто не мог ни войти, ни выйти без его разрешения. На входе всех обыскивали. Внутри здания патрулировали охранники, и еще двое стерегли главные ворота. Считалось, что эти люди следят за детьми. На самом же деле бывшие солдаты выполняли и еще одну, тайную роль: они являлись личными телохранителями Красикова.
Патриарх обвел зал взглядом, высматривая среди обращенных к нему благодарных лиц последнего новичка, мальчишку лет тринадцати-четырнадцати. Он отказался назвать свой возраст, да и вообще предпочитал отмалчиваться. Он сильно заикался, а еще у него было лицо взрослого мужчины, словно каждый прожитый им год состарил его втрое. Наступило время посвящения, и ему предстояло решить, искренен ли мальчик в своем стремлении служить Богу.
Красиков жестом приказал одному из охранников подвести к нему новичка. Мальчик шарахнулся в сторону, избегая прикосновения человеческой руки, словно напуганная дурным обращением собачонка. Его обнаружили неподалеку от приюта, в одном из парадных, где он, закутавшись в какие-то лохмотья, забился в угол, сжимая в кулаке глиняную фигурку мужчины, сидящего верхом на свинье. Статуэтка явно была домашней безделушкой, скорее всего, из какого-нибудь деревенского подворья. Когда-то она была выкрашена в яркие тона, но теперь краска поблекла и облупилась. Весьма примечательно, что статуэтка ничуть