я укладывал его чемоданы, он жадно расспрашивал меня о машине. Словно мальчишка, увидевший новую марку, он трогал переключатель скоростей, похлопывал по сиденьям, чтобы проверить пружины, касался пальцами коробки передач и указателя скорости и наконец, в полном восторге от машины, спросил, нельзя ли ему ее повести.
– Разумеется, можно, – сказал я, – вы знаете город лучше меня. Действуйте.
Он с уверенным видом сел за руль, я забрался на сиденье рядом. Отъезжая от собора и поворачивая на улицу Вольтера, он продолжал восторженно шептать: «Великолепно. Чудесно»; видно было, что он наслаждается каждой секундой езды, вернее, бешеной гонки, – сам я езжу весьма осторожно. Мы проскочили перекресток при красном свете, чуть не сбили с ног старика, прижали к обочине огромный «бьюик», к ярости сидевшего за рулем американца, и продолжали кружить по городу, чтобы, как объяснил мой спутник, проверить скорость моего «форда».
– Вы не представляете, – сказал он, – как забавно пользоваться чужими вещами. Это одно из самых больших моих удовольствий.
Я зажмурил глаза: мы огибали угол так, словно участвовали в авторалли.
– Но, быть может, – продолжал он, – вы уже умираете с голоду?
– Ну что вы, – пробормотал я. – Я в вашем распоряжении.
И тут же подумал, что французский слишком деликатный, слишком вежливый.
– Я хотел было отвезти вас в единственный ресторан, где можно прилично пообедать, – сказал он, – но передумал. Меня там знают, а я по некоторым соображениям предпочел бы остаться инкогнито. Не каждый день встречаешь самого себя.
Его слова вновь пробудили во мне то чувство неловкости, которое я испытал в такси. Ни один из нас не желал выставлять напоказ наше сходство. Я внезапно осознал, что не хочу быть увиденным с ним рядом. Не хочу, чтобы официанты пялили на нас глаза. Мне почему-то было стыдно, словно я делал что-то украдкой. Непривычное для меня чувство. Мы подъезжали к центру города, и он снизил скорость.
– Пожалуй, – сказал он, – я не вернусь сегодня домой, а заночую в отеле.
Казалось, что он думает вслух. Вряд ли он ждал от меня ответа.
– В конце концов, – продолжал он, – когда мы кончим обедать, будет слишком поздно звонить Гастону, чтобы он привел машину. Да они и не ждут меня.
Я сам придумывал такие же предлоги, чтобы отодвинуть встречу с чем-нибудь неприятным. Интересно, почему его не тянет домой?
– А вы, – сказал он, поворачиваясь ко мне в то время, как мы ждали у светофора, – может быть, вы все же передумаете и не поедете в монастырь? Вы тоже могли бы остановиться на ночь в отеле.
Голос его звучал странно. Казалось, он нащупывает путь к какой-то договоренности между нами, к какому-то решению проблемы, не вполне ясной для нас самих, и, когда он посмотрел на меня, взгляд его был испытующим и в то же время уклончивым, словно он что-то скрывал.
– Возможно, – ответил я. – Не знаю.
Перестав восторгаться машиной, погрузившись в себя, он пересек центр города, не останавливаясь у больших отелей,