рук.
Но как-то утром доктор Элиав разрешил эту проблему, сообщив, что установил контакт с Еврейским агентством и оно согласилось с первого же судна с иммигрантами отправить на раскопки в кибуце Макор двадцать пять марокканцев.
– Нам достанутся неотшлифованные алмазы, – предупредил Элиав. – Без английского. Без образования.
– Если они знают арабский, то я с ними договорюсь, – заверил Табари.
Два вечера спустя команда отправилась встречать один из больших кораблей, которые усердно и безостановочно сновали по Средиземному морю, доставляя еврейских иммигрантов в Израиль.
– Прежде чем мы поднимемся на борт, – подвел итог Элиав, – я хочу еще раз предупредить: это не симпатичные молодые иммигранты, которые прибывают из Америки, Куллинейн. Это отбросы мира, но за два года мы сделаем из них первоклассных граждан.
Куллинейн сказал, что в курсе дела, но, знай он, какое интеллектуальное потрясение испытает при встрече с грузом этого судна, то остался бы на раскопках, позволив Табари лично набирать новых работников.
Судно, которое ночью пришло в Израиль, доставило отнюдь не тех людей, которых нация могла бы сознательно выбрать. Они не были ни ухоженными, ни здоровыми, ни образованными. Из Туниса прибыла убогая семья из четырех человек, страдающих глаукомой и истощением. Из Болгарии – три пожилые женщины, настолько измотанные жизнью, что они уже никому не стали нужны; коммунисты позволили им покинуть страну, потому что у них не было ни денег покупать хлеб, ни умения зарабатывать на него, ни зубов, чтобы есть хлеб. Из Франции прибыли не выпускники высших школ в цветущем возрасте, а две разбитые жизнью супружеские пары, старые и брошенные своими детьми; и эти пары ждали лишь пустые, безнадежные дни. А с берегов Марокко – отбросы с городских свалок, где они ютились поколение за поколением, испуганные, грязные, возбужденные евреи, неграмотные, часто изуродованные болезнями, с безучастными глазами.
– Господи боже! – прошептал Куллинейн. – И это все вновь прибывшие?
У него хватило ума не думать в первую очередь о себе, хотя его и ужаснула мысль, что придется вести раскопки с такими помощниками. Он тревожился о государстве Израиль. Как нация сможет обрести силу, опираясь на таких людей? – спрашивал он себя. Но он знал, и это глубоко врезалось ему в душу: мой прапрадед должен был выглядеть так же, когда он, полуголодный, прибыл из Ирландии. Куллинейн подумал о худющих итальянцах, прибывающих в Нью-Йорк, и о китайцах, приплывших в Сан-Франциско. И вдруг понял, что Израиль строит страну из такого же материала, что и Америка, и у него внезапно закружилась голова. Почему же эти люди в поисках нового дома выбирают Израиль, а не Америку? Где дала сбой американская мечта? И он увидел, что Израиль прав, он вбирает в себя людей – любых людей, – как делала когда-то Америка, в надежде на то, чтобы через пятьдесят лет блестящие новые идеи пришли в мир из Израиля, не из уже усталой Америки.
Тем не менее