Но у Кейсобона слабое зрение. Мне кажется, он испортил глаза постоянным чтением.
– Чем больше я смогу помогать ему, дядюшка, тем счастливее я буду, – пылко сказала Доротея.
– Ты, я вижу, уже все решила. Ну, милочка, по правде говоря, я привез тебе письмо. – И, достав из кармана запечатанный конверт, мистер Брук протянул его Доротее. Однако, когда она поднялась, собираясь уйти, он добавил: – Торопиться особенно незачем, милочка. Лучше все хорошенько обдумать, знаешь ли.
Оставшись один, он решил, что говорил с большой убедительностью и весьма выразительно обрисовал ей связанный с браком риск. Он исполнил свой долг. Ну, а давать советы молодежи… ни один дядя, пусть даже он много путешествовал в дни юности, почерпнул все новые идеи и обедал со знаменитостями, ныне покойными, не возьмется предсказывать, какой брак может сделать счастливой девицу, способную предпочесть Кейсобона Четтему. Короче говоря, женщина – это загадка, которая, раз уж перед ней пасовал ум мистера Брука, по сложности не уступала вращению неправильного твердого тела.
Глава V
Те, кто предается ученым занятиям, обычно страдают подагрой, катарами, насморками, худосочием, констипациями, слабостью зрения, камнями и коликами, несварением желудка, геморроями, головокружениями, ветрами, чахоткой и другими подобными же недугами, происходящими от сидячей жизни; такие люди по большей части отличаются худобой, сухопаростью и дурным цветом лица… и все из-за неуемного рвения и редкостного прилежания. Если вы не верите в истинность вышеуказанного, то поглядите на великого Тостатуса, вспомните труды Фомы Аквинского и скажите мне, был ли предел рвению этих людей.
В письме мистера Кейсобона содержалось следующее:
«Дражайшая мисс Брук! Я получил разрешение Вашего опекуна обратиться к Вам касательно предмета, наиболее близкого сейчас моему сердцу. Не думаю, чтобы я ошибался, усматривая не простое совпадение в том, что сознание некоей неполноты в моей жизни пришло ко мне именно тогда, когда мне открылась возможность познакомиться с Вами. В первый же час этого знакомства мне стало ясно, насколько Вы – и, быть может, лишь Вы одна – подходите для восполнения этой неполноты (связанной, должен я объяснить, с той потребностью в нежности, которую даже всепоглощающие занятия трудом, слишком важным, чтобы от него можно было отказаться, все-таки не подавили вполне); и каждый новый случай для наблюдений усугублял это впечатление, все более убеждая меня, что Вы – именно та, какой я почел Вас с самого начала, и в результате все более пробуждая упомянутую выше нежность. Наши беседы, я полагаю, дали Вам достаточное понятие об образе и цели моей жизни, которые, как мне хорошо известно, не подходят для обыденных натур. Но в Вас я обнаружил такую возвышенность мысли и ревностность веры, какие до сих пор представлялись мне несовместимыми ни с ранним цветением юности, ни с теми свойственными Вашему полу чарами, каковые, скажем сразу же, пленяют и облагораживают,